Занимаясь в течение долгого времени историей маминого выживания, я часто спрашивал себя, в какой мере ее последующая жизнь определялась пережитым в годы гонений. Возможно ли после такого вернуться к норме? Какие страхи сохранились?
При рассмотрении этого вопроса мне, конечно, необходимо остерегаться усматривать во всякой индивидуальной особенности мамы результат пережитого. Однако некоторые “поздние последствия” я все-таки назову.
Ко всем, с кем имела дело, мама относилась с одинаковой приветливой сдержанностью; близких друзей у нее почти не было. Хотя есть и исключения, так, например, историк-классик Элизабет Шарлотта Вельскопф (1901–1979).
Эти женщины, на людях обращавшиеся друг к другу на “вы”, были близкими подругами. И дружила мама не только с университетской профессоршей, но и с успешной писательницей, которая публиковала свои книги и романы об индейцах под именем Лизелотта Вельскопф-Генрих. Основой их дружбы стало то, что обе они – хотя совершенно по-разному – боролись против нацистов. И при необходимости продолжали эту борьбу в университете.
Мама терпеть не могла прощаний и опозданий со стороны членов семьи и друзей. Совершенно естественно, что вплоть до ее кончины я каждый день по нескольку раз звонил ей по телефону.
В итоге давние переживания вновь настигли ее, когда после серьезной операции, еще не вполне очнувшись от наркоза, она была твердо уверена, что нацисты пытают ее острыми канюлями.
Иные ее поступки я понимаю только сейчас. Так, в детстве мне не разрешалось носить лыжную кепку. А я очень хотел выглядеть так же, как другие школьники. Мама сказала, что это “нацистский головной убор” и надела на меня меховую шапку. Никаких объяснений она не дала. Я же чувствовал, что спрашивать нельзя.
Точно так же я не получил объяснения, почему, собственно, Труда Нойке, которая жила с нами по соседству, при случайных встречах на улице по-прежнему называла маму “Ханхен”. Хотя я и знал, что раньше Мария Ялович жила под именем Йоханны Кох.
Отношения с “настоящей” Йоханной Кох, которую Мария Ялович Симон в своих воспоминаниях подробно описывает во всей ее противоречивости, после смерти Кох вновь сыграли известную роль в жизни мамы.
В сущности, маме удалось смотреть на свое прошлое трезво и спокойно; госпожа Кох составляет исключение в том смысле, что мама так и не сумела полностью преодолеть эти отношения и порой панически боялась, что Йоханна Кох вдруг появится на пороге.
Когда 20 января 1994 года Йоханна Кох скончалась, внезапно всплыло завещание от 18 февраля 1940 года, в котором супруги Эмиль и Йоханна Кох назначили “барышню Марию Ялович наследницей” всего своего имущества. Иными словами, в конце жизни мама получила обратно дом своих родителей в Каульсдорф-Зюд. Она ни разу туда не ездила, подарила его мне, вскоре после вступления в наследство. Правда, не преминула заранее вызвать в больницу, где находилась все чаще, “семейного адвоката”.
В присутствии адвоката она объявила мне и моей жене, что дарение вступит в силу только при условии, если моя семья обязуется немедля продать это ее наследство. Мы исполнили ее волю.
В начале лета 1994 года, когда мы освобождали дом, без предупреждения приехал мой отец.
Он прошел в бывшую спальню супругов Кох, уверенно выдвинул ящик ночного столика и достал оттуда связку бумаг. В том числе выданный в Болгарии паспорт и удостоверение моей мамы, то и другое на имя Йоханны Кох.
Незадолго до того, как в конце августа 1945 года мама пешком ушла из Каульсдорфа в Панков, Йоханна Кох попросту вытащила эти документы у нее из сумочки, заявив, что это, мол, ее бумаги.
Полагаю, отец действовал по поручению мамы. Когда он хотел забрать документы с собой, я запротестовал и попросил оставить их мне. В ту пору во мне зрело решение сохранить предлагаемую сейчас читателям историю жизни Марии Ялович Симон.
Мама всегда была уверена, что уцелела благодаря случаю.
В 1993 году в докладе о “нелегалах” научный работник Мария Симон обобщенно высказалась по этому поводу так:
Оправданное желание ученого или серьезного беллетриста отыскать закономерности соблазняет отбросить то, что, на мой взгляд, [имеет] решающее значение, а именно – случай. Но что есть случай?
По определению Спинозы – asylum ignorantiae
[71]. “Случай” – слово служебное, вспомогательное и, как все вспомогательные слова, на самом деле слово беспомощное, которым мы, не мудрствуя лукаво, описываем непостижимое. Выживание каждого отдельного нелегала основано на цепочке случайностей, которые нередко можно назвать не иначе как почти невероятными и чудесными.
Я категорически против истолкования случайностей как велений судьбы, это ненаучно и кощунственно, ведь такая интерпретация подразумевает знание того, что знать нельзя, исповедимость высочайшей воли per definitionem
[72], а тем самым является столь же глупой, сколь и дерзкой. Чем – благословением или проклятием – было бы перед лицом убийства миллиона детей выживание храбрых одиночек, если б оно основывалось на предопределении и божественном промысле? Мы вынуждены примириться с тем, что не можем разгадать эту загадку, мы принимаем и признаем свое незнание и обеспечиваем ему asylum, используя вспомогательное или беспомощное слово “случай” и утверждая, что он есть решающий фактор всех историй выживания.
Херман Симон
Берлин, сентябрь 2013 г.
О действующих лицах
Сильвия Азарх (*1882) – дочь → Дорис Шапиро. Ее судьба после ареста в конце августа 1942 г. неизвестна.
Макс Беккер (*1889) – перешел на нелегальное положение в 1942 г. После попытки самоубийства в 1943 г. депортирован из Берлина.
Луиза Блазе (*1865) – дату и обстоятельства смерти выяснить невозможно. Два ее сына – Герхард Блазе (1909–1942) и Курт Блазе (ок. 1915–1945) – погибли во Второй мировой войне.
Георг Блумберг (*1923) – в 1943 г. депортирован в Освенцим.
Геррит Вилли Бюрхерс (1920–1983) – в 1945 г. вернулся в Неймеген, женился, имел в браке четверых детей.
Адольф Вальдман (*1899) – в 1939 г. вместе с женой Маргаретой Вальдман, урожд. Хагеляйт, и сыном Мартином эмигрировал в Шанхай.
Эрнст Вольф (*1892) – в 1942 г. вместе с родителями, сестрой Теей Вольф (*1904) и теткой Эрнестиной Вольф (*1874) депортирован в Терезиенштадт.
Карл Галецки (*1892) – скончался в 1965 г. в Берлин-Тегеле.
Карл Гольдберг (*1879) – в 1942 г. вместе с женой, Маргаретой Гольдберг (*1880), депортирован в Освенцим. Их дочь Эллен Гутман, урожд. Гольдберг (*1915), также вместе с мужем Альфредом (*1910) в 1943 г. депортирована в Освенцим. Сын, Фриц Гольдберг (*1909), перешел на нелегальное положение, в 1944 г. был арестован и депортирован в Освенцим.
