Глава девятнадцатая
Потомственная глазунья, или Прогноз на годы
— Надеюсь, вы не собираетесь замуж в ближайшую десятилетку?
— Нет, я мечтаю всю свою одинокую жизнь посвятить неблагодарной работе на вашу компанию, работать на кошачий корм, а потом, когда вы меня уволите, осознать, что нужно было разворачиваться и уходить с собеседования сразу после этого вопроса!
В полумраке царила мертвая тишина. Отражения в зеркалах пугали, цветы умирали, даря на прощание свои лепестки, я вздрагивала, словно от рыданий, чувствуя, что не могу оторваться от терпких губ, пропуская каскад его длинных волос между своими пальцами. Жадный, исступленный, ненасытный поцелуй, как глоток свежего воздуха в духоте рутины, как облегчение после нестерпимой боли прежних ран, как единственное лекарство от смертельного недуга, заставлял забыть все прежние обиды, растворял тоску и страх. Я боялась только одного — потерять чужие губы даже на секунду, чувствуя, как они боятся потерять мои. Во тьме его поцелуя сбывались самые заветные и запретные мечты моей души.
— Мы… доиграемся… душа моя… — шептал он, едва касаясь губами моих губ, сжимая мою талию и гладя меня по голове, пока я скользила пальцами по его лицу. — Я сейчас… тебя… съем… Знаешь… как я голоден… А ты меня искушаешь… Так… нельзя…
— Ты… сам… предложил, — задыхалась я, пытаясь придумать себе оправдание за то, что сейчас делаю. — Сам… виноват…
«Я виноват уж тем, что хочется мне ку…» — вякнул Идеал, пытаясь вмешаться, за что тут же получил по голове крышкой, закатил глаза и рухнул вниз.
«Не благодарите… — улыбнулся песец, протирая крышку. — Продолжайте, я не буду вам мешать…»
Два темных силуэта в момент поцелуя сливались в один, расплываясь отражением в холодных зеркалах. На пол в тишине гулко упал давно потухший подсвечник, который я случайно смахнула рукой. Я слышала, как он катится по мрамору, в то время как сама чувствовала себя умирающим цветком, который жадно тянется к воде, роняя с волос лепестки. Порыв ночного ветра распахнул дверь на балкон, полупрозрачная штора, словно призрак, поднялась и на мгновение зависла в воздухе. Мне стало казаться, что время остановилось и все вокруг давно мертвы. Кроме нас двоих.
Задыхаясь, я соскользнула со стола, ощущая босыми ногами холодный пол. Мне нужен глоток свежего воздуха, чтобы успокоиться… Нежные руки провожали меня, не желая отпускать, но и не держали.
Облокотившись на холодную, широкую мраморную балюстраду балкона, я пыталась понять, что же хочу найти на темно-синем звездном небе, в кантике черных деревьев, в размытой светлой полосе, прочертившей горизонт широким мазком? Я глазами ищу какой-нибудь понятный только мне одной знак. Тщетно.
— Я больше не приду, — прошептала я, чувствуя, как меня обнимают. — Я хочу прийти, но я не приду…
— Душа моя… — услышала я шепот на ухо. — Давай не будем друг друга обманывать?
— Зачем все это? — судорожно вздохнула я, снова глядя на светлую полосу, таявшую на горизонте. Меня осторожно приподняли, посадив на балюстраду, спиной ко всему миру, обхватив двумя руками за талию.
— А вдруг я упаду? — шепотом встревожилась я, чувствуя спиной прохладный ветер, поднимающий мои волосы. — Давай не будем играть со смертью…
— Ты играешь с ней уже давно, душа моя… — услышала я шепот. Ветер вплетался в его волосы, пока я скользила кончиками дрожащих пальцев по знакомым чертам лица. Иери приблизился для поцелуя, я отклонилась, словно дразня его, чувствуя, как он снова притягивает меня к себе.
Через секунду моя душа ускользала, дразнила, играла, мечтая, чтобы ее снова поймали и растворили в нежности. Голова кружилась, сердце разбивалось с каждым ударом, ветер обнимал нас, а растревоженные порывами деревья что-то возмущенно шептали… Натиск ветра толкал меня в спину, заставляя прижиматься к чужой груди, отчего у меня в жилах кровь стыла от наслаждения.
— Я пойду домой… — простонала я, упершись лбом в плечо чудовища. — Я должна пойти домой… Я обещаю, что приду… Завтра…
Иери нежно гладил меня по голове, словно маленькую девочку. Я неохотно попыталась выскользнуть, но меня удержали.
— Ты не хочешь меня отпускать? — спросила я, насторожившись. Когда мужчина не хочет отпускать — это хорошо, а когда при этом держит — плохо! Понимаю, если бы пара сидела в доме, окруженном кучей голодных зомби, или в окрестностях развлекался голодный дракон, а ей вдруг захотелось навестить удобства во дворе… Вот тогда можно хватать за руку и кричать: «Я тебя не отпущу! Ты никуда не пойдешь!» Если человеку угрожает опасность, то «не отпущу» — это мера предосторожности. А если опасности нет — махровый эгоизм.
— Тебе не угодишь, душа моя, — иронично заметило чудовище, чувствуя, как я напряглась. — Неужели тебе было бы приятно, если бы я каждые пять минут с надеждой спрашивал: «А тебе не пора домой?» — и всячески намекал, что ты немного задержалась у меня в гостях?
Я промолчала, живо представляя себе, как меня деликатно выпроваживают.
— Так, не надо это обдумывать, душа моя, — меня поцеловали в макушку. — Я такого все равно не скажу.
Мы немного помолчали. За это время у меня в голове проскакал целый эскадрон мыслей, с топотом, криками, оставляя после себя смятение и бардак.
— Знаешь, многие чувства мне были незнакомы. Единственное, что я мог ощущать — голод, — философски-мечтательно вздохнул Иери. — Но со временем, удовлетворяя свой голод, я собрал множество чувств и их оттенков. Они все есть во мне. И теперь я знаю, для чего нужна нежность, как ее дарить и как принимать. И мне это безумно нравится.
По его лицу скользнула улыбка, а по моему лицу его рука.
— Я теперь точно знаю, что каждое прикосновение к тебе — это нежность. Ты даже представить себе не можешь, сколько ее во мне… Я сам удивился… — чудовище продолжало улыбаться. — И теперь вся эта нежность принадлежит тебе… Но я хочу большего… Намного большего… Одной нежности недостаточно…
— И чего же ты хочешь? — шепотом спросила я, понимая, что знакомство с внутренним миром Иери несомненно порадует любую адреналинщицу.
— Чего я хочу? — с улыбкой спросило чудовище, чуть склонив голову. Его рука легла на мой золотой кулон. Он провел пальцем по выгравированным на нем буквам, а потом повертел золотое сердечко с моим именем на длинной цепочке, не сводя с меня глаз и продолжая улыбаться.
* * *
Шатаясь, словно пьяная, я сняла медальон превращений, бросила его на зарядку и посмотрела на часы. Три часа ночи. Плевать! Я швырнула на стол ключи, пошла умылась, глядя на себя в зеркало. На часах было десять минут четвертого и надпись: «Поцелуи — 10 шт.». Я не знаю, кто додумался считать поцелуи, да еще и в штуках, но он просто чертов гений!
«А оскорбления будем считать в килограммах?» — усмехнулась я, глядя на «штуки».
«Смотря какие. Некоторые лучше в литрах! — полярный лис сосредоточенно листал справочник единиц измерения. — А посылы в сантиметрах, метрах и километрах!»
