Положение выглядело настолько серьезным, что у постели первого министра собрался весь цвет парижской медицины. Мазарини во время осмотра держался с достоинством, не показывал своих эмоций, а только требовал от докторов побыстрее вынести вердикт. Последний не оставлял никаких надежд: кардиналу оставалось жить один или два месяца. Перед смертью Джулио Мазарини был мужественным, стоическим и реалистичным. Посетивший его секретарь Ломени де Бриенн потом вспоминал: «Я ожидал увидеть сломленного болезнью человека, а он был тих и спокоен. Это восхитило меня». Кардиналу было трудно говорить, и окружавшим его казалось, что он специально подбирает слова, чтобы выразиться красиво и подобающим образом. Мазарини выразил благодарность всем тем, кто помог ему в жизни, тем, кого он любил и ценил. Он сожалел о том, что не все успел сделать. «Я великий преступник», — признался он своему исповеднику в надежде получить прощение от Бога. Наверно, он желал этого прежде всего, поскольку не был уверен в собственной праведности. Методы, которые он использовал в руководстве государственными делами, часто были совсем не христианскими. В ночь с 8 на 9 марта 1661 г. первый министр Франции Джулио Мазарини скончался.
Теперь, когда кардинал отошел в вечность, началась переоценка его деятельности. Его продолжали и ненавидеть, и любить, но почти все стали уважать. Это уважение увеличивалось с каждым годом — с высоты прошедших лет всегда лучше оценивают то, что было сделано раньше.
По французской столице прокатилась бурная волна эпитафий, эпиграмм, песенок на смерть Мазарини.
Его Высокопреосвященство Второй умер.
Не дай нам Бог третьего!
«Он не мог сделать ничего лучшего, как умереть» — таков был тогда общий вывод большинства французов. Они горько ошибались — предстояли не лучшие времена.
Но существовало и другое мнение. Людовик XIV сделал все, что мог, чтобы обставить наилучшим образом похороны своего опекуна, приказал лучшим поэтам сочинить оратории
[81]на смерть первого министра. Впоследствии то, что содержалось в этих сочинениях, больше послужило материалом для оценки деятельности Джулио Мазарини исследователями его жизни. Среди ораторов был кармелит отец Леон, специально прибывший на похороны из Рима, слова которого лучше всего отразили суть жизни и деятельности умершего: «Он был французом и итальянцем, солдатом и доктором права, государственным человеком и кардиналом, иностранцем и королевским слугой, жестким и терпеливым, учителем и другом короля. Он был Фебом, который разогнал облака над землей, арбитром великих народов и наций».
Так кем же был Джулио Мазарини — авантюристом, шпионом, блестящим дипломатом или политическим гением? Он являлся и тем, и другим, и третьим, ибо в эпоху бурных перемен, каковым был XVII в., зачастую люди, подобные Мазарини, могли обрести известность и власть. Он был вершителем судеб не только других людей, но и своей собственной. Он понял основную линию развития Франции и Европы того времени. Джулио Мазарини был одним из немногих, кто оценил величие Ришелье как государственного деятеля, его политику, направленную на укрепление центральной власти и возвышение Франции на международной арене. Он продолжал этот путь, но не прямолинейно повторял Ришелье, а проводил свою дипломатию, сообразуясь с новыми условиями. Кардинал завершил дело, начатое своим предшественником, и окончательно утвердил абсолютизм во Франции, приведя его к расцвету. Он завершил в общих чертах создание той системы, которая будет существовать во Франции вплоть до Великой революции конца XVIII в. и будет называться старым порядком. Его ученик — Людовик XIV — лишь доведет эту систему до своего апогея, переходящего в абсурд.
Значение личности и деятельности Джулио Мазарини трудно преувеличить или переоценить. Он и по сей день принадлежит к той немногочисленной группе государственных деятелей, которые умели выделить свои главные цели и следовать им, умели понять движение истории. Именно в его честь крупный французский политик и бывший президент Франции Франсуа Миттеран назвал свою внебрачную дочь именем Мазарин.
Анна Австрийская, или предмет любви трех министров
[82]В европейской истории найдется немало женщин, привлекающих к себе внимание как историков, так и просто любопытных читателей. Как правило, эти дамы отличались незаурядным умом, изрядной долей авантюризма и значительной толикой личного мужества. Эти качества помогали им выделиться из своей женской среды, из того состояния личной полусвободы, в котором находилась прекрасная половина человечества вплоть до конца XIX в. Большинство их, этих женщин, были очень красивы, что также благоприятствовало им в жизни. Красота и ум были орудием их деятельности.
К числу подобных женщин с полным основанием можно отнести французскую королеву Анну Австрийскую, жену Людовика XIII и предмет любви двух первых министров Франции — кардиналов Ришелье и Мазарини, а также первого министра Англии — герцога Бекингема. В широко известной читателю художественной литературе образ Анны Австрийской несколько упрощен. Хрестоматийным примером тому являются романы А. Дюма «Три мушкетера» и «Двадцать лет спустя». Красивая, немного слабохарактерная королева, жертва интриг высокой политики и королевского двора — такой представлял себе Анну великий французский романист. И он не одинок в своем мнении. Тем не менее в воспоминаниях современников Анны, в частности в мемуарах известного французского аристократа и писателя Франсуа де Ларошфуко, образ французской королевы имеет несколько иной оттенок. Принадлежа к числу оппозиционеров кардинала Ришелье, Ларошфуко наделяет Анну подлинно аристократическим характером, гордым, независимым, склонным к интригам и заговорам. Это проистекало, как объясняет Ларошфуко, из ее нелюбви к супругу и ненависти к кардиналу. В зарубежной литературе есть немало биографий Анны Австрийской, но практически все они носят популярный характер и не выявляют подлинной роли королевы в исторических событиях.
Образ любой исторической личности неотделим от эпохи, в которой она жила и действовала. Время Анны Австрийской — первая половина и середина XVII в. — время бурных потрясений в истории Франции и всей Европы. Этой эпохе французский историк Р. Мунье дал определение «кризиса XVII в.», прочно закрепившееся в исторической науке. Прелюдией и первым проявлением его была Тридцатилетняя война (1618–1648), охватившая весь Европейский континент и явившаяся катализатором политических бурь середины и второй половины XVII в. Этот кризис ознаменовал завершение первого этапа ранней новой истории и начало второго и был связан прежде всего с переходом мануфактурной стадии развития капитализма на более высокий уровень.
В политической сфере кризис XVII в. отражал коренную ломку либо трансформацию государственного устройства европейских стран. Во Франции сложный процесс централизации и формирования абсолютистских основ государственного управления проходил весьма болезненно. Правление кардинала Ришелье ознаменовалось войной с гугенотской конфедерацией и непрерывной цепью аристократических заговоров. Открытое выступление Франции на стороне антигабсбургской коалиции в 1635 г. и 13 лет активных военных действий значительно истощили экономические ресурсы королевства. Увеличение налогообложения только усилило недовольство всех слоев населения, и в первую очередь третьего сословия, абсолютистским курсом правительства. Так вспыхнула Фронда — антиабсолютистское движение, охватившее все сословия Франции, движущей силой которого стали крестьянские антиналоговые выступления.
