Пока в европейских степях господствовали половцы (и половчанки), у их соседей по Степи, кочевников-огузов, складывались эпические сказания, которые в итоге составили записанную уже в пятнадцатом веке «Книгу моего деда Коркута». Судя по этой книге, среди огузских девушек встречались воительницы, которые могли не только сравняться со своими сужеными, но и превзойти их. Один из героев книги, юный воитель Бейрек, обращается к своему отцу со следующими словами: «Отец, возьми для меня такую девицу, чтобы, пока я еще не встал с места, она уже встала; чтобы, пока я еще не сел на своего черного богатырского коня, она уже села, чтобы, пока я еще не вышел на битву, она уже принесла мне голову врага; такую девицу возьми мне, отец».
Девица, обладающая столь редкостными достоинствами, среди огузов нашлась, ее звали Бану-Чечек, дочь Бай-Биджан-бека. Когда жених под чужим именем явился к шатру воинственной невесты, стоявшему в поле, она тоже решила скрыть свое настоящее имя и представилась собственной служанкой. Девушка вызвала Бейрека на состязание, предложив ему соревноваться в конных скачках, стрельбе из лука и борьбе. Вызов со стороны скромной прислужницы не удивил воина — видимо, рукопашная с заезжим богатырем считалась среди юных огузок делом обычным.
«Оба сели на коней, выехали на ристалище, пустили коней — конь Бейрека обогнал коня девицы; выпустили стрелы — Бейрек рассек стрелу девицы. Девица говорит: „Слушай, джигит, моего коня еще никто не обгонял, моей стрелы еще никто не рассекал; теперь давай поборемся с тобой“. Тотчас Бейрек сошел с коня; они схватились, обхватили друг друга, подобно двум богатырям; то Бейрек поднимает девицу, хочет сбросить на землю, то девица поднимает Бейрека, хочет сбросить на землю. Бейрек ослабел; он говорит: „Если эта девица одолеет меня, то среди остальных огузов моим уделом будут насмешки и обиды“. Так сказав, он воспылал гневом, схватил девицу, взял ее за повязку, ухватился за ее груди, обнял девицу; на этот раз Бейрек овладел стройным станом девицы, связал ее, сбросил ее спиной на землю. Девица говорит: „Джигит, Бану-Чечек, дочь Бай-Биджана, это я“. Так она сказала; Бейрек ее трижды поцеловал, один раз укусил. „Да принесет нам свадьба счастье, ханская дочь!“— сказал он, снял со своего пальца золотой перстень, надел его на палец девицы…»
Примерно в те годы, когда потомки огузов в Азербайджане записывали сказания о воинственной Бану-Чечек, в далекой Монголии правила не менее воинственная императрица по имени Мандухай-хатун. Овдовев в возрасте двадцати пяти лет, молодая правительница взяла бразды правления в свои руки, поскольку у ее покойного супруга не было сыновей. Дальновидная вдова не торопилась повторно выходить замуж, справедливо опасаясь, что это будет стоить ей трона. Вместо этого она поселила при дворе малолетнего сироту, единственного оставшегося в живых наследника юаньской династии (потомки Хубилая, сына Чингисхана), с тем, чтобы выйти за него замуж, когда ребенок подрастет, и возвести его (а вместе с ним и себя) на монгольский ханский престол. А пока жених был еще слишком мал, чтобы заниматься ратными делами, ими занималась сама Мандухай-хатун.
Уже на втором году правления вдова лично участвовала в военной операции против западных монголов — ойратов, возглавляя конный отряд собственного войска. А еще через два года, взяв крепость Тас, окончательно привела их к покорности. Юная императрица составила целый кодекс поведения, которому были обязаны следовать подчиненные народы: в частности, им было запрещено называть свои юрты дворцами и носить на шлемах кисти длиннее двух пальцев. Перед ханом им надлежало опускаться на землю, преклоняя колени. Мандухай-хатун регламентировала даже правила поедания мяса, запретив резать его ножом и повелев откусывать. Правда, последнее показалось ойратам непереносимо обидным (или неудобным?), и они обратились к императрице с просьбой смягчить суровое предписание, что она и сделала.
Когда юный жених императрицы достиг девятнадцати лет, Мандухай-хатун вторично вышла замуж и тут проявила себя не только воителем и государственным деятелем, но и редкостной женой: она родила мужу семерых сыновей (причем три раза у нее рождались двойни) и одну дочь. Даже беременная Мандухай-хатун продолжала участвовать в битвах.
Мандухай-хатун была не единственной воинственной монголкой. Потомки покоренных ею ойратов, откочевавшие в начале шестнадцатого века на запад, вошедшие в историю под именем калмыков и до сих пор живущие к западу от Волги, пронесли традицию женской воинственности через века.
Англичанин Самуэль Коллинс в середине семнадцатого века провел девять лет при московском дворе, будучи врачом царя Алексея Михайловича. В своем труде «Нынешнее состояние России» он сообщал в Лондон: «Калмычки также воинственны, как и их мужья. Многие калмыки признают себя царскими подданными. В нынешнем году калмычки решились отмстить за детей и пленников, отбитых крымцами: собрались, напали на татарское войско, взяли множество пленных и разбили татар наголову. Храбрые воительницы! Они достойны стать наряду с славными амазонками».
Еще столетием позже в Средней Азии совершали свои подвиги знаменитые «сорок девушек». Сегодня, конечно, уже трудно сказать с уверенностью, было ли их сорок на самом деле и существовали ли они вообще. Память о девушках сохранил каракалпакский эпос, который молодой народ создавал в восемнадцатом веке. В те времена в Хорезм вторглись завоеватели — джунгары и иранский шах Надир. Конечно, для того чтобы справиться с таким мощным натиском, сорока девушек было явно недостаточно. Но у эпоса свои законы, поэтому один из центральных эпизодов поэмы рассказывает, как в бой с завоевателями, которыми руководит калмыцкий хан Суртайша, вступает отряд из четырех десятков молодых воительниц, возвращавшихся домой с воинских учений.
Сорок дней и сорок ночей
Вдалеке от родной земли
Сорок девушек провели.
Сорок дней и сорок ночей
Радовались воле своей,
Закаляя борзых коней
И учась ремеслу войны.
Ремеслу войны девушки учились не зря, потому что, вернувшись домой, они обнаружили, что их край разорен войсками «кровавого разбойника» по имени Суртайша. И «сорок соколиц» под предводительством своей «старшей сестры» Гулаим снарядились в поход, дабы «утолиться всласть местью». Скоро один из отрядов Суртайши был настигнут.
Гулаим рубила сплеча,
Била, стаскивала с седла
Диких ратников Суртайши.
Ликовала, конем топча
Их растерзанные тела.
Дева храбрости — Сарбиназ
В этом незабвенном бою
Сотни сотен и сотни раз
Обагрила кровью их
Смуглую десницу свою.
Бой кипел семь дней и семь ночей, после чего противники «сорока девушек» потерпели поражение, а их предводитель раскаялся в совершенном набеге, обозвал самого Суртайшу (правда, заглазно) ишаком и пообещал устроить пляски на его погребении. Разбойники, оставшиеся в живых, возвратились домой в самом неприглядном виде:
Всадники без коней,
Пращники без пращей,
Меченосцы без мечей,
Лучники без луков и стрел…
Но «сорок девушек» не удовлетворились первой победой и осадили город Суртайши. Пока шла осада, Гулаим встретила свое женское счастье — познакомилась с богатырем Арысланом, женой которого она вскоре стала. Тем не менее в единоборство с главным врагом Суртайшой вступает не Арыслан, а его юная супруга. Трое суток рубятся они на мечах, но ни один не может одержать победы. Тогда противники «бросают мечи в ножны» и приступают к борьбе. Как это ни удивительно, но именно в этом уж совсем не женском единоборстве побеждает Гулаим:
