Войска восставших разгромили Камулодун, сожгли недавно основанный римлянами Лондиниум (Лондон) и Веруламиум (Сент-Олбанс). Всего в трех городах было убито около семнадцати тысяч человек. Боудикка не брала пленных и вела войну с исключительной жестокостью. Тацит пишет: «…Восставшие не знали ни взятия в плен, ни продажи в рабство, ни каких-либо существующих на войне соглашений, но торопились резать, вешать, жечь, распинать, как бы в предвидении, что их не минует возмездие, и заранее отмщая себя». Впрочем, королеву иценов можно если не оправдать, то понять. Но ее триумф длился недолго. Римские легионы разгромили восставших, среди которых, по утверждению Тацита, было «больше женщин, чем боеспособных мужей». Сама Боудикка «лишила себя жизни ядом».
Интересно, что на территории Британии сражались не только местные женщины. К изумлению историков, раскопки в Бруэме (графство Камбрия) обнаружили останки двух вооруженных женщин, по-видимому, воевавших в составе римских вспомогательных войск. Сами раскопки были проведены еще в 60-х годах двадцатого века, но детальное изучение материала стало возможным только в начале века двадцать первого. Женщины были сожжены на погребальных кострах. Их возраст приблизительно оценивается между двадцатью и сорока пятью годами. Помимо обычных украшений и посуды, в одном из погребений были найдены кости лошади и в обоих — обкладки ножен. Захоронения датируются примерно между 220-м и 300 годом. Историки предполагают, что воительницы пришли в Британию с берегов Дуная. Именно оттуда, судя по другим находкам и сохранившимся надписям, происходили сарматские нумерии — вспомогательные подразделения римской армии. А поскольку женщины сарматов славились независимым и воинственным нравом и, как мы уже упоминали в главе «Степь», сражались наравне со своими мужьями и братьями, нетрудно допустить, что сарматские «амазонки» могли завербоваться и в римскую армию.
Но таких женщин, конечно, были единицы (всего, по оценке современных историков, в Британию было переведено пять с половиной тысяч сарматов). Значительно больше воительниц на Британских островах входило в состав местных армий. Так, в Ирландии воинская повинность для женщин была уничтожена только в конце седьмого века стараниями монаха Адамнана (или Адомнана), впоследствии причисленного к лику святых.
Средневековый текст гласит, что однажды Адамнан и его мать Роннат путешествовали по Ирландии. Монах предложил матери понести ее на спине, но та отказалась от помощи, объяснив свой отказ тем, что Адамнан — непочтительный сын. «Кто может быть почтительнее меня! — возопил монах. — Я надел на грудь кушак, чтобы переносить тебя с места на место, оберегая от грязи и воды. Я не знаю долга, который мужчина мог бы выполнить для своей матери и который я не выполнил бы». Из дальнейшего разговора выяснилось, что единственное, чего Адамнан не делал для своей матери, — это не пел, ибо был полностью лишен голоса. Но для того чтобы компенсировать этот недостаток и ублажать свою родительницу музыкой, он завел губную гармошку. Однако Роннат была непреклонна: «Твоя исполнительность хороша, но это не тот долг, которого я жажду; ты должен для меня освободить женщин от боевых стычек и жизни в военных лагерях, от сражений и битв, от ран и убийств…»
Тем временем монах и его мать подошли к полю, где в это время как раз шла битва с участием женщин. Здесь они увидели «самое трогательное и жалостное: голову женщины, лежащую отдельно от тела, и ее маленького ребенка на груди у тела, по одной щеке у него текла струйка молока, а по другой — струйка крови». Опечаленный монах приложил голову женщины на место, сотворил крестное знамение, и незнакомка ожила. Сам же Адамнан, понукаемый матерью, написал закон, так называемый «закон Адамнана», освобождающий женщин от воинской службы и защищающий их, детей и монахов от произвола во время военных действий. Закон этот был принят на собрании кельтских и пиктских вождей в 697 году.
Германцы и скандинавы
Знаменитый датский летописец Саксон Грамматик, живший на рубеже двенадцатого и тринадцатого веков, в своей обширной хронике «Деяния данов» писал о том, что в былые времена среди его соотечественников нередко встречались женщины, которые «одевались, чтобы выглядеть, как мужчины, и посвящали почти все мгновения своих жизней поиску войны». Эти женщины «забыли о своем природном положении» и не были отравлены «инфекцией роскоши». Они «предпочитали войну объятиям, вкус крови предпочитали поцелуям и армию предпочитали амурам. Они посвящали копьям свои руки, созданные для ткацкого станка, они поражали своими пиками мужчин, которых могли бы смягчать своими взорами, они думали о смерти, а не о любви».
Летописцу, конечно, виднее, тем более что его отделяло от датских «амазонок» значительно меньше веков, чем авторов настоящей книги. И все же возьмем на себя смелость считать, что знаменитый датчанин несколько польстил (или наоборот?) своим соотечественницам. Женщины германо-скандинавских народов воевали реже, чем, например, женщины кельтов. Для них война была исключением, а не правилом. Воинственные валькирии, конечно, носились по небу на своих боевых конях, но обычно германские дамы придерживались знаменитой формулы «трех „К“» — «Kinder, Küche, Kirche» — «дети, кухня, церковь». Формула эта, как вычитали авторы настоящей книги в «Энциклопедическом словаре крылатых слов и выражений», изначально включала в себя четвертую «К», «Kleider» — наряды. Авторство ее принадлежит, конечно, не Саксону Грамматику и даже не Бисмарку, которому ее обычно приписывают, а последнему германскому императору Вильгельму II Гогенцоллерну. Сформулировано знаменитое правило было примерно на полторы-две тысячи лет позже тех времен, о которых ведут речь Саксон Грамматик и авторы настоящей книги. Неизвестно, насколько древние германки увлекались нарядами; церковь они в те времена посещать еще, конечно, не могли, хотя в религиозной жизни участвовали и даже нередко исполняли роль прорицательниц. Что же касается «детей», «кухни» и прочих семейных ценностей, то они для германских и скандинавских женщин, безусловно, всегда стояли во главе угла.
Правда, в древности при вступлении в брак германские невесты получали от своих мужей в подарок не кольца, не наряды и даже не кухонную утварь, а полный набор боевого вооружения. Но пользоваться этими подарками женщинам, как правило, не приходилось, и они имели значение чисто ритуальное. По крайней мере об этом с полной уверенностью пишет на рубеже первого и второго веков н. э. римский историк Тацит:
«Приданое предлагает не жена мужу, а муж жене. При этом присутствуют ее родственники и близкие и осматривают его подарки; и недопустимо, чтобы эти подарки состояли из женских украшений и уборов для новобрачной, но то должны быть быки, взнузданный конь и щит с фрамеей (дротик. — О. И.) и мечом. За эти подарки он получает жену, да и она взамен отдаривает мужа каким-либо оружием; в их глазах это наиболее прочные узы, это — священные таинства, это — боги супружества. И чтобы женщина не считала себя непричастной к помыслам о доблестных подвигах, непричастной к превратностям войн, все, знаменующее собою ее вступление в брак, напоминает о том, что отныне она призвана разделять труды и опасности мужа и в мирное время, и в битве, претерпевать то же и отваживаться на то же, что он; это возвещает ей запряжка быков, это конь наготове, это — врученное ей оружие. Так подобает жить, так подобает погибнуть; она получает то, что в целости и сохранности отдаст сыновьям, что впоследствии получат ее невестки и что будет отдано, в свою очередь, ее внукам».
