Страшно теперь
Оглянуться. Смотри!
По небу мчатся
Багровые тучи.
Воинов кровь
Окрасила воздух, —
Только валькириям
Это воспеть!
Интересно, что валькирии, как некогда амазонки, не пользовались седлами. Они пели:
Мечи обнажив,
На диких конях,
Не знающих седел,
Прочь мы умчимся.
Только амазонки греческих мифов ездили без седел по той причине, что седла еще не были изобретены. А почему ездили таким неудобным образом валькирии — в эпоху, когда уже существовали не только седла, но и стремена, — остается загадкой… Завершив работу, воинственные ткачихи «разодрали свою ткань сверху донизу и порвали ее в клочья, и каждая из них взяла то, что у нее осталось в руке». Потом они «сели на коней и ускакали, шестеро — на юг и шестеро — на север».
Надо отметить, что, хотя основным занятием валькирий была забота о сражающихся и павших воинах, сами они тоже могли принимать участие в битвах. Об этом говорит, например, такой эпизод. Когда конунгу Хельги однажды в целях конспирации пришлось переодеться рабыней и молоть зерно на ручной мельнице, его недруги обратили внимание на то, что рабыня вертит жернова с отнюдь не женской силой. На что один из присутствующих возразил:
Дива тут нет,
что грохочет основа, —
конунга дочь
жернов вращает;
носилась она
над облаками,
сражаться могла,
как смелые викинги,
прежде чем Хельги
в плен ее взял…
В песнях «Старшей Эдды» повествуется о валькирии Сигрдриве, которая, надев кольчугу, спит на горе в ограде из щитов. Валькирия рассказала разбудившему ее Сигурду, что она нарушила приказ Одина и в бою отдала победу не тому, кому велел верховный бог. Один обещал победу старому конунгу Хьяльм-Гуннару, а Сигрдрива пожалела его противника Агнара, которого «никто не хотел взять под свою защиту». Добросердечная валькирия спасла незадачливого Агнара (причем совершенно бескорыстно, ибо ни о какой любви у них речь не шла), а Хьяльм-Гуннара погубила. За это Один «уколол ее шипом сна и сказал, что никогда больше она не победит в битве и что будет отдана замуж». Против замужества как такового валькирия ничего не имела, но она «дала обет не выходить замуж ни за кого, кто знает страх», после чего перспективы брака для нее отодвинулись на неопределенное время.
Видимо, воина, который совсем не знал бы страха, найти было достаточно трудно, поскольку о замужестве Сигрдривы далее ничего не говорится. Но в следующих песнях «Эдды» Сигрдрива каким-то неуловимым образом превращается в деву-воительницу Брюнхильд, которая живет в доме своего брата Атли. Атли предупредил сестру, что она получит свою долю наследства только в том случае, если выйдет замуж. Воительница пришла в смятение:
…Убивать ли бойцов мне?
Кольчугу надев,
Разить ли дружинников
Брату в подмогу?
В конце концов Брюнхильд выполняет волю брата и выходит замуж. Но в результате козней и путаницы в мужья ей достается не великий герой Сигурд, о котором мечтала воинственная невеста, а некто Гуннар, который хотя и был знатным конунгом, но подвигов, равных подвигам Сигурда, не совершал. После того как Сигурд, который волею судьбы стал мужем другой женщины, погибает, Брюнхильд надевает кольчугу и пронзает себя мечом. По дороге в Хель, царство мертвых, она вспоминает, как была валькирией, — теперь «Эдда» отождествляет ее с героиней песен о Сигрдриве.
Этот же сюжет лег в основу «Саги о Вёльсунгах», записанной в тринадцатом веке. Здесь опальная валькирия Брюнхильд, дочь и сестра конунгов, — не только воительница, но и в рукоделии «она искуснее всех женщин». Ей были ведомы «руны и прочие знания на всякие случаи жизни». При этом она «носила шлем и броню и ходила в бой», имя ее происходит от слов «брюн» — «броня» и «хильд» — «битва». Она называла себя «девой шита» и так говорила о себе: «…ношу я шлем с конунгами ратей; им прихожу я на помощь, и мне не наскучили битвы… Сражалась я в битве вместе с русским конунгом, и окрасились доспехи наши людской кровью, и этого жаждем мы вновь».
«Песнь о нибелунгах», написанная на схожий сюжет в эпоху победившего христианства, уже не могла считать Брюнхильд (в русском переводе «Брюнхильда») валькирией. Ни Вальгаллы, ни Одина, собирающего воинов для последней битвы богов, к этому времени уже не было. Не было и валькирий, по небу же теперь летали только ангелы. Поэтому в «Песни о нибелунгах» Брюнхильда — вполне земная женщина. Но воинственность ее от этого не уменьшается, скорее наоборот. И валькирии, которые помимо прочего прислуживали эйнхериям, разливали пиво и охотно одаривали героев своей любовью, кажутся скромными девочками на фоне норовистой богатырши.
Царила королева на острове морском,
Была она прекрасна и телом, и лицом,
Но женщины сильнее не видел мир досель.
Она могла, метнув копье, насквозь пробить им цель
И, бросив тяжкий камень, прыжком его догнать.
В трех состязаньях с нею был верх обязан взять
Любой, кто к королеве посвататься решался,
Но, проиграв хотя б одно, он головы лишался.
Король Гунтер, мечтавший о браке с воинственной королевой и готовый рискнуть головой, едва не отказался от поединка, когда увидел, как Брюнхильда снаряжается на битву:
Хоть щит ее широкий из золота и стали
Четыре сильных мужа с натугой поднимали
И был он посредине в три пяди толщиной,
Справлялась с ним играючи она рукой одной.
…Затем велела дева копье себе подать.
Она его умела без промаха кидать.
Огромно было древко тяжелого копья
И остры наконечника каленые края.
На то копье железа истратили немало —
Четыре с половиной четверика металла.
Три воина Брюнхильды несли его с трудом,
И горько пожалел король о сватовстве своем.
Державный Гунтер думал: «Да что же здесь творится?
Сам черт живым не выйдет из рук такой девицы…»
Трудно сказать, что бы случилось в этой ситуации с чертом, но Гунтер, во всяком случае, не сносил бы головы, если бы не его друг Зигфрид, который, укрывшись плащом-невидимкой, принял участие в сражении. В результате бились двое против одной, да и применение волшебного плаща явно не служило к чести обоих героев. Но победа над воинственной королевой была одержана, и свадьбу сыграли. Однако в первую же ночь новобрачная обиделась на мужа, который во время свадебного пира не ответил на ее вопрос. Снести такого оскорбления «амазонка» не могла и решила отказать супругу в радостях брачной ночи.
