Ян Молинер. Дама с ребенком у клавесина. 1635. Амстердам, Рейксмюсеум.
Г. Терборх. Туалет дамы. Около 1660. Детройт, Институт искусств.
М. Свертс. Игра в шашки. 1652. Амстердам, Рейксмюсеум.
Мастер женских полуфигур. Музыкантши. Начало XVI в. Санкт-Петербург, Эрмитаж.
Р. Кампен. Мадонна с младенцем у камина. Около 1433. Санкт-Петербург, Эрмитаж.
Вечером гостей ждал свадебный пир, скорее торжественный, нежели по-настоящему веселый. Народу всегда было очень много, так что иногда издавались специальные полицейские предписания (например, в Амстердаме в 1665 году), ограничивавшие число приглашенных и даже кушаний. В некоторых меню предусматривалось до пятидесяти перемен блюд! Даже семьи с самым небольшим достатком считали долгом чести закатить соседям пир.
В разгар застолья кто-нибудь обязательно читал в честь новобрачных поэму. Независимо от уровня образованности семьи это было оригинальное произведение, которое для большего эффекта порой сочинялось на французском, английском, итальянском, греческом или арабском! Автор преподносил свое творение на бумаге, украшенной гербами и вензелями. Люди, лишенные поэтического дара, могли воспользоваться сборниками свадебных поэм. В перерывах при смене блюд из-под стола вытаскивали на свет корзину с песенниками, заблаговременно спрятанную матерью молодого. Пели хором. Когда возвращались к еде, играл небольшой оркестр (полиция запрещала приглашать более двух-трех музыкантов) — клавесин, виола да гамба, лютня, гобой, гитара, виолончель, арфа или китара; в деревне то была волынка или свирель, под которую не пели, но мертвецки напивались. Затем танцевали.
Праздник заканчивался по традиционному сценарию. Дружки пытались вывести новобрачных незаметно для гостей, те же должны были помешать этому или, по крайней мере, поулюлюкать вслед беглецам. Молодую брали в полон и прятали где-нибудь в доме, соглашаясь вернуть законному супругу только после того, как он волей-неволей обещал устроить для всех через несколько дней прогулку, банкет или какое-нибудь развлечение; или же молодому заявляли, что его туфлям надо обновить подошвы и, сорвав их, кидали на пол и молотили свою добычу, будто сваи забивали. Нарезвившись вволю, все поднимались и становились вокруг короны новобрачной. Срывались гирлянды, и гости расходились.
В других местностях молодую ловили в момент побега и завязывали ей глаза; после этого она должна была возложить свою корону на голову того, кто подвернется, считалось, что этот счастливчик сыграет свадьбу первым из гостей. Или же вся честная компания провожала, танцуя, новобрачную до супружеской кровати, возле которой ее ждала для прощания мать. Молодая женщина поднимала юбку, отстегивала подвязку и дарила ее одному из гостей по своему выбору или даже позволяла ему самому снять этот предмет туалета. Избранник прятал свой трофей под жилет. Наконец все расходились. Такая свадебная канитель длилась долгие часы.
Перспектива подвергнуться ей казалась некоторым столь ужасной, что они выпрашивали у соседей комнатку, чтобы тайно провести с любимой первую ночь. Но горе тому, чей секрет становился известным! Гости высыпали на улицу и со свечами устраивали шествие к тайному убежищу несчастных под грохот прихваченной с собой металлической кухонной утвари. Окружив дом, где спасались молодожены, весельчаки зажигали вязанки хвороста и поднимали неимоверный гвалт, не утихавший, пока беглецы не сдавались и не выходили. В наказание их водили вокруг костра, пока не догорала последняя веточка.
Часто супруги бережно хранили рубашки, которые были на них в брачную ночь (никто не осмеливался лечь в постель голым); их надевали еще один раз — уже на мертвых, готовя их в последний путь. В Северной Голландии брачное ложе использовали только три раза: в первую ночь и затем для гроба одного и второго супругов.
На утро после свадьбы муж делал жене подарок. Затем день превращался в праздник. Вчерашние приглашенные приходили доедать остатки яств. В зажиточных семьях такое «отдание свадьбы» продолжалось несколько дней. Затем еще недели визитов, игр и развлечений отдаляли возврат к серьезной жизни.
С теплыми воспоминаниями о свадьбе, короной новобрачной и трубкой новобрачного молодая супружеская чета вступала в суровую совместную жизнь. Голландские пары являли иностранцам картину крепкого союза, лишенного напускного целомудрия (муж и жена целовались даже на людях) и отмеченного стойкой верностью. Последняя столь поражала чужеземцев, что они начинали гадать о ее истоках. Одни видели их в кальвинизме, другие — в темпераменте. Неблагополучных браков было крайне мало. Полицейские предписания грозили суровым наказанием за жестокость, проявленную одним супругом в отношении другого. Некоторые муниципалитеты налагали на грубого мужа штраф в размере стоимости одного свиного окорока, на драчливую жену — двух. Адюльтер карался безжалостно. Застигнутую на месте преступления жену оставляли на суд отца или мужа.
Одним летним утром 1656 года крестьянами из Воршотена была найдена зарезанной в собственной постели молодая женщина; муж даже не думал отпираться. Уже на следующий день он был отпущен — право было на его стороне. Подобное законодательство не менее, чем структура голландской семьи, превращало супружескую измену в редчайшее явление — за исключением портовых городов, где проживали жены моряков. Мужчина мог позволить себе связь только с незамужней. Но и тогда, если сам он был женат, это приключение подвергало его подругу определенному риску. Попавшись за «любовным разговором», мужчина платил крупный штраф, а его партнершу отправляли в исправительный дом. Применение этого закона давало почву для шантажа. Полицейские договаривались с проститутками, обеспечивая им пристанище и защиту, взамен те должны были заманить какого-нибудь толстосума, из которого вытягивали штраф, а девица при этом получала свою долю.
Немало любовных похождений попадало в поле зрения полиции. Теолог Пино, сообщая Ривэ о дебатах на синоде 1645 года, упомянул: «Привели церковного служку за порочную связь с вдовой из епархии, хотя у него была жена, но то, что она может сама наставить ему рога, его ничуть не беспокоило. Говорят, она не может отплатить ему тем же. Я не знаю, что он может делать с двумя женщинами, поскольку много его коллег испытывают множество огорчений и от одной».
