Но с этой стороны положение семи провинций было далеко не равным. За исключением ганзейского города Гронингена, который оставался центром обмена крупных партий товара, северная часть страны — Фрисландия, Оммеланден, Дрента и Оверэйссель — занималась в основном скотоводством и торфяными разработками. Такое же положение существовало и в Хелдере. Земледелие в разоренных войной так называемых Землях Генеральных штатов к югу от Хертогенбоса частично уступило место скотоводству.
Экономическая деятельность концентрировалась в приморских провинциях — Зеландии и особенно Голландии, то есть той части страны, которая географически наилучшим образом приспособлена для ведения исключительно морской торговли. На гребне успеха голландцы и зеландцы смотрели на континентальные провинции как на обузу, что накладывало свой отпечаток на проводимую ими политику. Являясь по существу экономическим двигателем страны, Голландия располагала такими крупными промышленными центрами, как Лейден, Делфт, Гарлем и Зандам. Но ее призванием по-прежнему оставалась торговля. Амстердам, будучи, в свою очередь, локомотивом Голландии, существовал только за счет коммерции. Первым освоив северные моря, он настолько обошел своих соперников — Мидделбург и Роттердам, что этот отрыв сохранялся на протяжении всего столетия.
Находясь в относительной изоляции от континента из-за непроходимых лесов и болот, которая нарушалась лишь с юго-востока речным сообщением, Нидерланды были более доступны с моря, хотя все равно, вдоль их песчаных берегов, по водам с предательскими мелями и сильными отливами вело только три судоходных пути — через устья Шельды и Мааса; Зёйдер-Зе между Тесселским проливом и сужением Эй или по Вли. Вдоль этих водных дорог выросло немало портов, но в глазах англичан или французов природные условия от этого не стали лучше — мелководье, узкие проходы и беспрестанная угроза песчаных наносов.
Но несмотря на необходимость значительных затрат на техническое обслуживание, эти порты обеспечивали безопасность навигации, и трезвомыслящие голландцы XVI века умели оценивать реальные преимущества, не заботясь об идеале. Например, порт Амстердама
Эй шириной около пол-лье в верхней части города образует превосходную гавань, но попасть в нее можно не иначе как пройдя 120 километров по водам с опасным рельефом дна, которые переходят в юго-восточной оконечности Зёйдер-Зе в Пампусский залив, где накапливаются песчаные наносы, против которых так и не смогли придумать действенных средств борьбы.
Продолжающееся образование песчаных мелей в Пампусском заливе вызывало на протяжении века растущие трудности для передвижения судов. В 1690 году для прохода самых больших кораблей потребовалось установить подъемную систему — две плоскодонные баржи, затопленные так, что их борта едва показывались над водой, подводились вплотную к судну справа и слева. К корпусу последнего крепились поперечные балки, окованные железом, края которых опирались о баржи. Затем из тех выкачивалась вода так, что, всплывая, они приподнимали судно при прохождении опасного места.
На некотором расстоянии от набережной в Эй выдавались длинные преграды из свай, стянутых досками и образующих ряд доков. Именно туда заходили большие корабли. Груз спускался на шлюпки, доставлявшие его на берег. Все главные торговые и морские службы располагались в двух зданиях на входе в порт. В пригороде, в направлении Пампусского залива, стоял на сваях один из магазинов Ост-Индской компании, к которому суда могли подойти вплотную. Здесь же, на островках, соединенных мостами, работали канатные мастерские, якорные кузнецы и плотницкие артели. К концу века на подобных предприятиях трудилось более 1300 человек, вкалывавших с 4 часов утра до 6 вечера. Дальше, на Эй, на тех же неизменных сваях громоздилось здание Адмиралтейства, в котором располагался также арсенал. Его окружали доки, где в полной и постоянной боевой готовности находилось 50 военных кораблей. Жизнь в порту не затихала даже к исходу дня. Ожье, проплывая через Зёйдер-Зе ночью 23 июля 1636 года, видел, как море было покрыто огнями судов, державших курс на Амстердам.
К августу возвращался флот из индийских колоний — двадцать самых больших по тем временам кораблей, которые, говорят, перевозили по двести тонн золота. В апреле уходил в плавание балтийский флот, насчитывавший до двухсот судов. Амстердамский порт был больше ориентирован на Дальний Восток и северные моря, чем на Средиземноморье. Определенная специализация проявлялась и у других нидерландских портов. Города на Зёйдер-Зе отправляли свои торговые или рыболовецкие флотилии в Северную Атлантику. Роттердам осуществлял значительную долю перевозок между Нидерландами, Францией и Англией. По утверждению Париваля, он своими глазами видел выход из порта Брилля до 400 судов.
Невероятный успех Нидерландов объясняется слиянием природных условий, в разной степени благоприятных, и человеческой смекалки, способной выжать из них максимум выгоды. Ненависть к праздности и чрезвычайная умеренность сделали свое дело. Внутреннее потребление относительно к объему импорта и реэкспорта было довольно слабым. Темпл особенно указывает на этот факт: «Никогда ни один народ не торговал столь много и не потреблял столь мало. Голландцы не устают покупать, чтобы тотчас же перепродать купленное». «Они подчинили себе всю продажу пряностей, — пишет Темпл, — но питаются собственными рыбой и овощами, они продают во Франции свои лучшие ткани, а для себя покупают в Англии самое грубое сукно».
Высокая производительность человеческого труда понижала его стоимость. Индивидуализм достигал своего апогея в авантюризме. Осторожность умеряла любовь к риску, но не препятствовала созданию дерзких предприятий и амбициозных компаний, резко отличавшихся от прежних средневековых объединений. Война с Испанией, имевшая политические и религиозные причины, мало-помалу приняла экономический характер. В начале XVII века она вынудила голландцев пуститься в плавание к дальним морям и в то же время породила в народе не свойственную до того страсть к деньгам и ностальгию по мирным временам.
Хотя с этого момента нидерландцев встречали по всему миру, очень немногие решались оставить страну насовсем. Они много путешествовали, но нигде не оседали. В первой половине века голландцы основали сахароперерабатывающие заводы в Бордо, Ла-Рошели, Анжере и Руане. Кольбер пригласил нескольких ткачей в Пикардию. Так знаменитый ван Рубе оказался в Аббевиле. Несколько посредников по продаже вина обосновались в долине Луары. Но несмотря на свое экономическое значение (во времена Кольбера этих кальвинистов никто не посмел потревожить), голландская колония во Франции оставалась немногочисленной, за исключением Нанта. Луи де Геер, льежец, осевший в Амстердаме, получил от Густава-Адольфа управление шведской горнодобывающей промышленностью. Этот богатейший кузнечный мастер, продававший пушки, привлек на свои заводы лишь горстку своих соотечественников. В 1609 году амстердамский негоциант занимал пост бургомистра Гётенбурга, немного времени спустя один уроженец Гарлема стал комиссаром шведской короны в этом городе. Но то были авантюристы-одиночки. Голландские ткачи во Франкфурте и Силезии жили ремесленной общиной. Русские цари приглашали к себе на службу квалифицированных рабочих, преимущественно из Гарлема. Заводы по получению селитры, металлургическая промышленность, зарождавшаяся в Туле и Калуге, судоверфи на Оке возникали при содействии нидерландских первопроходцев. Один из пионеров, поселившихся в Москве, Исаак Масса, обратил внимание амстердамских купцов на те выгоды, которые сулил русский рынок. С того времени приток людей, хотя и довольно слабый, более не прекращался. Это объясняет пребывание Петра Великого в Нидерландах в конце XVII века.
