В гардеробе Кузино пальто еще висело на месте. Я поднялся наверх и занял позицию на площадке между вторым и третьим этажом. Отсюда можно было, оставаясь незамеченным, наблюдать за идущими с медосмотра девочками. Они уходили поодиночке, по алфавиту, и ждать мне пришлось недолго.
– Кузя! – перегнулся я через перила.
Наташа обернулась на мой голос с видом герцогини, вдруг обнаружившей, что случайно забрела в помещение для слуг.
– Пошли, пошушукаемся, – предложил я, спускаясь.
Под недовольное поцокивание каблучков мы скрылись в тупичке у кабинета географии.
– С чего ты обо мне вспомнил? – В глазах у Кузи был холодок.
– Ты шить умеешь? – огорошил я ее встречным вопросом.
Наташа пару раз озадаченно моргнула, но тут же перешла в наступление:
– И борщи варю. Но рано тебе еще, Соколов, этим интересоваться. – И тут же, без малейшей паузы, из нее вырвалось: – А что?
Я уточнил:
– Нормально шьешь-то?
– Ну… так. – Плечи ее чуть опустились, и она продолжила уже совершенно мирным, каким-то даже простецким, домашним голосом: – Что-то несложное могу застрочить. Как ты – и близко нет. А что?
Перед моим внутренним взором вдруг сама собой развернулась картина: почему-то это был проход из прихожей на кухню. Из настежь открытой форточки по ногам тянуло приятной утренней свежестью. Солнечный свет просеивался сквозь кисею занавесок на окнах, потом через почти невесомое платьишко и окончательно застревал в клубах плотного пара, что валил из только что распахнутой ванной комнаты. Сама Наташка, распарившаяся в горячем душе до скрипа по коже, отжимала, склонив голову набок, волосы в полотенце. Утренний свет высвечивал ее всю, от влажной взлохмаченной макушки до мягких розовых пяток.
Про скрип по коже я откуда-то знал твердо, словно неоднократно сам проводил по ней руками, да не легкими деликатными поглаживаниями, а брался уверенно, как за свое.
Я зажмурился и помотал головой, с трудом сбрасывая с себя внезапное наваждение.
– А вышивать не пробовала? – Слова с трудом протолкались сквозь перехваченное горло.
Кузя взглянула на меня с интересом, потом усмехнулась:
– В далеком детстве.
Я задумчиво потер подбородок.
– А там ты сколько зарабатываешь?
Глаза у Кузи сухо блеснули, уголки губ поджались. Девушка поколебалась миг, другой, потом выдавила тяжелым полушепотом:
– Тридцать пять.
Я невольно поморщился, и на миг мне показалось, что сейчас огребу пощечину.
– Только жалеть меня не надо, – ровно выговорила Кузя.
– Не получается, правда, – пробормотал я виновато и с силой помял ладонями лицо.
«Черт, лучше бы врезала…» – Быстрый массаж как-то враз уставших глаз облегчения не принес.
Нет, конечно, я знал, что рос в благоприятной среде, ну а сейчас так и вовсе…
Но откуда взялась эта моя слепота?
Нет, понятно, что и Паштет, и Яська, и вот Кузя – все они просто прячутся за фасадом показного благополучия. Но почему я так охотно им подыгрывал?! Берег их душевный покой? Или… свой?
– О-хо-хо… – вырвалось из меня тоскливо.
Я нехотя оторвал ладони от лица. Кузя смотрела на меня внимательно и строго.
– Ладно, – сказал я примиряюще, – есть идея.
Наташа переступила с ноги на ногу и промолчала.
Вот этого у нее было не отнять: она умела иногда вовремя промолчать. По мне, это говорило о ее уме больше, чем все сказанные ею слова.
– Смотри, – сказал я, – про поисковый отряд на майские ты же слышала?
Она кивнула:
– Слухи ходят. Твоя затея?
– Моя, моя, – подтвердил я. – От нас поедет команда из десяти человек. Ты, если захочешь, будешь в их числе. Но пока не о том речь… Чернобурка пообещала, что нам для единообразия выдадут комплекты «эксперименталки» – армейской формы нового образца. Я примерно представляю, что это такое. Хочу ее немного доработать: на рукав вышить символ и надпись «поисковый отряд», на грудь – планку с группой крови. Вымпел отрядный нужен. Ну и еще по мелочи всяко-разно… Но времени на все это у меня нет. Могу только показать, обучить, дать материалы и заплатить за работу. Ну, скажем… рублей сто двадцать за все?
Кузя глубоко вздохнула и приоткрыла рот, чтобы что-то сказать, но потом внезапно вспыхнувшая радость на ее лице сменилась недоумением, а потом и вовсе подозрительным прищуром.
– Зачем? – спросила она. – Зачем тебе это надо?
– Ты или мероприятие? – Я действительно не понял ее вопроса.
Она чуть заметно дернулась. Поколебалась, выбирая, потом сказала:
– Давай начнем с твоей общественной… – тут она явственно прифыркнула, – активности.
– У меня есть план, – незамедлительно откликнулся я и замолк.
Она изогнула бровь, подталкивая меня к продолжению.
– Его я рассказывать не хочу, – невозмутимо закончил я.
– Мне не хочешь?
– Никому не хочу.
Наташа помолчала, покусывая уголок нижней губы, потом согласилась:
– Хорошо, имеешь право. Тогда… Тогда я. Вокруг тебя аж две девицы сейчас вьются… Да ты только свистни – еще набегут и стопчут. Зачем ты при этом начинаешь эту возню со мной? – Наташа помолчала, словно что-то взвешивая про себя, потом посмотрела на меня со скрытой надеждой: – Потому что они еще дети?
– Интересная гипотеза… – протянул я ошарашенно.
Кузя неожиданно зарумянилась.
Я удивленно покачал головой, потом продолжил:
– Нет, не потому, не выдумывай лишку. Наверное, так: ты – особь жизнеспособная… – «Особь» напротив обиженно хмыкнула. Я примиряюще улыбнулся и подвел черту: – Тащить тебя по жизни не надо, только помочь, направить в нужную сторону. А на это некий резерв возможностей у меня сейчас есть.
– Резерв возможностей… – эхом повторила Кузя, и глаза ее затуманились. Потом она произнесла нерешительно: – А может… мы все-таки…
– Не может, – прервал я жестко и, поморщившись, добавил уже гораздо мягче: – Забудь, всем будет проще.
Кузя склонила голову и некоторое время с интересом разглядывала носки своих туфелек. Потом посмотрела мне в глаза.
– Как скажешь, – сказала ровным голосом и как-то очень спокойно улыбнулась мне.
Вдоль моего позвоночника промаршировала рота мурашек.
– Наташа, только без провокаций, – хрипло попросил я, вдруг озаботившись этим вопросом.
– Конечно. – Она была сама покладистость. – Да я и слова-то такого не слыхала. Когда начнем?
Четверг 23 марта, день
