Только не надо делать их цепными псами. Нельзя их ни стреноживать приказами и инструкциями, ни просто спускать на волю… Дрессировать и дрессировать, потому что с привычками еще той, прошлой, внутренней войны они сами такого могут натворить, что потом вовек не разберемся и не отмоемся. Никого и ни в чем не убедим. Значит, и контроль с нашей стороны должен быть жестче. Но на контроль надо ставить не этих, «замшелых», что еще не поняли, что опять война на пороге.
Да, Объект, похоже, в последней своей пояснительной записке прав: ныне особенная война получается – как война сорок первого не походила на империалистическую, так и нынешняя совершенно не похожа на прежнюю, выигранную в сорок пятом. И ведется она не в окопах и не ударами танковых клиньев, а подло и исподтишка, по-бабьи – слухами и ударами в спину.
Войн Леонид Ильич не любил. А эту он, как офицер, и вовсе с удовольствием пропустил бы.
Можно, конечно, попробовать, что Михал Андреич предлагает в присланной записке… Мол, коль председатель КГБ тоже соглашается с данными Объекта о начале реализации американцами плана «Полония», так и надо прямо спросить американцев, попросту используя мидовцев и посольство в Вашингтоне: ориентируются США, как и три года назад, на продолжение политики разрядки или готовы вернуться к «холодной войне».
Леонид Ильич был как раз не против самой идеи – надо это сделать, надо обязательно, но после целой недели бесед с Андроповым, Устиновым и Арбатовым подозревал, что внятного ответа из США не будет. Вернее, по-нашему говоря, «отписка» будет. Может, даже лично госсекретарь Вэнс ее и привезет. Эх…
А Картер, скорее всего, на прямой вопрос ответит, что да, мол, «привержен политике снижения уровня международной напряженности», но все это будет впустую – потому что там, за спиной президента США и часто независимо от него, уже проворачиваются и сдвигаются какие-то не до конца понятные Генеральному детали привода политического механизма противника. Куда там подаренному Никсоном автомобилю…
И значит, на старости лет – война. И проиграть ее непозволительно. Только побеждать, чего бы это ни стоило.
А что в этой нынешней войне стало бы Победой? Где тот Рейхстаг, в который втыкать знамя?
Просто устоять? Уже немало, конечно, но… Хотелось большего.
Разгрести бы накопившиеся завалы да вывести Содружество на чистую воду. А там и на покой можно будет – хоть так, хоть этак. И уже станет не страшно…
Леонид Ильич вдруг почувствовал, что ему полегчало. Был то свежий ветер в лицо или просто он наконец утвердился в решении? Не суть важно. Да и хватит убегать, так войны не выиграть.
Он повернулся к вестовому, и голос его вдруг окреп:
– Возвращаемся, дела не ждут. Времени мало осталось.
1 мая 1978 года, понедельник, утро
Ленинград, 1-я Красноармейская
Опять Первомай…
За долгие годы этот день потерял заложенный в него изначальный смысл, и для многих вытаскивание себя поутру из уютной квартиры стало обязаловкой.
Но на улице – ярко-ало, громко, весело. Медь оркестров, милиция в парадной форме, беззаботный смех. Стоит только немного пройтись – и вот уже втянуло тебя в какую-то разновидность бразильского карнавала, втянуло и завертело, и хочется теперь гулять еще и еще, да не одному, а с закадычными друзьями и подругами; потом домой, к застолью – пельмешкам, пирогам и граненым рюмочкам. И как-то сами собой разглаживаются смурные морщинки на лбу, тянет рот улыбка от уха до уха и мир вокруг мил забавными праздничными приметами.
Опять Первомай…
Уже второй. И круг замкнулся.
– Да, везет мне на Том, – вырвалось из меня негромко и мечтательно.
Моментально вспомнив и поняв, вспыхнула белозубой улыбкой Мелкая, а с другой стороны покрепче прижалась Томка.
– Желание загадывай! – закричал с азартом Паштет.
– А и загадаю, – засмеялся я, притянул Томок к себе и зажмурился.
Девчонки замерли, и я быстро-быстро перебрал желания:
«Нет… Нет… Не то… О! О-о-о… Чтобы не пришлось делать между вами выбор!»
Распахнул веки. Две пары глаз смотрели на меня от плеч серьезно и с вопросом.
– Все, – выдохнул я, – загадал. Все будет хорошо.
Очень хотелось чмокнуть в такие близкие носики, но я сдержался, а потом и вовсе через силу, с сожалением, выпустил девчонок из объятий.
Мелкая тут же надежно притерлась обратно к моему правому плечу. Рядышком с ней, словно тут и была, встала только что подошедшая Кузя. Она была чем-то довольна и время от времени щурилась, точно сытая кошка.
Томка, с вызовом вздернув голову, стояла слева от меня. Сегодня она впервые принародно держала меня под руку, и поэтому лицо ее время от времени вспыхивало, а голос звенел.
Волнуется. Зря, конечно. Лишь самые недогадливые в школе не знают, что мы пара, да и то лишь потому, что вопрос этот им неинтересен.
Я огляделся: проспект, вся проезжая его часть, был занят людьми. Они сбивались в кружки по симпатиям и интересам, и наш среди них был самым большим. Нас держало общее дело.
Вечером мы уходили в первую поисковую экспедицию. Пройдем демонстрацию, покружим по праздничному городу, потом по домам – поужинать да попрощаться – и на ночной поезд: до Старой Руссы. Уже через сутки будем в поле лагерь ставить.
Я еще раз вгляделся в лица своих ребят и девчат. Все ли понимают, что именно нас там ждет?
Ох, вряд ли… Веселье, азарт, жажда порезвиться на свободе. Пожалуй, лишь Кузя посерьезней, но оно и понятно – поработай-ка санитаркой на хирургии. Эх, ей бы стержень Паштета, да на комиссара. Но нет – поздно, поздно, наверное, я за нее взялся. А потому надо срочно взращивать Пашку: без надежного второго номера это дело не проживет.
– Стройся… стройся… на линейку… – пробежало волной от головы районной колонны, и народ вокруг бестолково засуетился.
Все, кроме наших. Они просто ждали, глядя на меня.
Я повертел головой. Ага!
– Вдоль дома, – махнул рукой на близкие казармы Измайловского полка, указывая линию построения, – в четыре ряда.
Постепенно вокруг нас начало выкристаллизовываться какое-то подобие порядка.
– Фланги, внимание, – рявкнула в невесть откуда взявшийся мегафон Тыблоко, – десятый «А» – правое плечо вперед, восьмой «Б» – левое. Шаго-ом… Арш!
Выстроились.
Директриса, склонив лобастую голову, выслушала какое-то негромкое наставление от подошедшего дяди Вадима, понятливо кивнула и опять поднесла рупор ко рту.
– Товарищи! Друзья! Сегодня у нас двойное событие! – Тыблоко с полоборота вошла в митинговый раж, и слова летели из нее легко: – Мы отмечаем шествием наш великий праздник – День международной солидарности трудящихся! Мы единимся сегодня с трудящимися всего мира в один братский союз для борьбы против всякого угнетения, за коммунистическое устройство общества, за мир во всем мире и счастье народов!
