Чернобурка отвела глаза.
– Не факт… – сказала негромко, потом указующе взмахнула рукой: – Иди к своим – ждут.
И правда, меня ждали.
А вот это – хорошо.
Как же хорошо, что я уже не один. Значит – есть надежда. Будем бороться.
И обязательно поборем.
Эпилог
7 мая 1978 года, воскресенье
За Клином, Московское море
Все три дня традиционного международного семинара «Проблемы безопасности в современном мире» за окнами новенького здания ИМЭМО, что на Профсоюзной, хмурились низкие облака – под стать настроениям в коридорах института. Редкий случай: шеф, многоопытный, тертый жизнью шеф умудрился не вписаться в стремительный вираж кремлевской политики и, положившись на привычно доброе отношение Брежнева к Гереку, неосмотрительно резко выступил в защиту польских реформ. Теперь в курилках приглушенно звучало: «Что будет? Или даже кто будет?»
Сергей Викторович тихо посмеивался над коллегами. Да ничего с Иноземцевым не будет. Как сидел он, словно ядреный коренной зуб, в своем кресле, так и будет сидеть. Была звонкая ругань в кабинете Зимянина, недовольно покосился Суслов – все это было, но старый «контакт» из ЦК при встрече отмахнулся: «Ильич в этот раз прикрыл».
И правда, уже на заключительном банкете шеф выступил неожиданно добродушно. Судя по всему, он успел перестроиться и теперь вполне искренне считал новые задачи в целом разумными. Все вздохнули с облегчением, к тому же небо посинело, воздух стремительно теплел, и стало окончательно ясно – пленэру завтра быть.
Впрочем, от внимания Сергея Викторовича не ускользало и то, что порой взгляд шефа проваливался с говорящего куда-то вдаль, и тогда на начальственном челе отчетливо проступала озабоченность. О причинах ее гадать не приходилось: что-то случилось, причем относительно недавно, – это было очевидно для информированных и думающих людей, а Сергей Викторович небезосновательно и с гордостью причислял себя именно к таким.
Произошло что-то очень важное – иным не объяснить внезапную и серьезную деформацию прекрасно изученных реакций самого верхнего руководства. То, что раньше казалось незыблемым, как плиты в основании континентов, вдруг перестало быть таковым. Засбоили причинно-следственные связи, сначала в Кремле, а потом и на Старой площади. Следом начал ошибаться и острый аналитический ум Сергея Викторовича, пусть пока в мелочах, но систематически. А вот это было уже совершенно неприемлемо!
В конце концов, ему немного надо. Трешка в Кузьминках, «жигуленок» и заграничные командировки – все это приятно и дает уверенность. Но по-настоящему грело душу иное – заслуженный авторитет в узком кругу специалистов, что регулярно пересекались то в Нью-Йорке, то в Лондоне, то в Женеве, – или как сейчас, в Москве. Им важен был не просто его ум, но способность мыслить самостоятельно, вне навязываемых догматов и пропаганды. Западные собеседники ценили его точные, обоснованные прогнозы, его понимание ситуации в целом – и это молчаливое признание его способности видеть мир было для Сергея Викторовича очень важно.
Сейчас же он маялся: привычные схемы окончательно сломались, новые еще не появились, и оттого его мозг был вынужден работать на холостых оборотах. А это, братцы, совершенно нетерпимо!
Вот как, объясните, как удалось консерваторам подобрать ключики к Ильичу, что всегда был достаточно либеральным барином?! Отчего так жестока была порка поляков в Крыму?
А эта внезапно возникшая гонка, когда Старая площадь вдруг перестала поспевать за Кремлем? Где это видано, чтобы на подготовку с нуля рабочего совещания СЭВ по экономическим реформам дали лишь год?! Да и вообще, откуда этот вдруг возникший раздрай в верхах, эта резко возросшая неопределенность? Откуда это недоумение даже в глазах некоторых членов Политбюро?
Вопросы, тяжелые вопросы без ответов… Докопаться бы до истока, понять, откуда растут ноги у этого неожиданного разворота… Без этого понимания Сергей Викторович ощущал себя на профессиональном поприще инвалидом.
И ведь это «что-то» прорезалось совсем недавно: еще полгода назад самой острой темой была вызванная ухудшением состояния Ильича атака «днепропетровских» на Андропова, протекавшая, по внешним признакам, вполне успешно. Сейчас вспоминать об этом, право, неудобно: по сравнению с сегодняшними движениями политических сил то были игры лилипутов в песочнице.
Сергей Викторович с удовольствием пообщался бы приватно с кем-нибудь столь же умным и информированным, но в институте об этом говорить не хотелось ну вот совсем, а контакты со Старой площади уходили от скользких тем, едва они обозначались на горизонте.
Оттого он с такой радостью ухватился за возможность вывезти на пикник старину Дика: быть может, там знают больше?
И, в конце концов, с кем, как не с Диком, можно еще поговорить откровенно о возникшей профессиональной проблеме? Да у них знакомство глубиною в два десятка лет, аккурат с того самого фестиваля. Да не просто знакомство – дружба семьями и длинная история взаимной помощи: они росли, опираясь друг на друга.
Сначала Дик взял на себя хлопоты по устройству тогда еще возмутительно молодого Сергея на год в Историческую школу Института перспективных исследований, и это была совсем не элементарная задача, даже в рамках официально утвержденной программы. А затем взвалил на себя ненавязчивое шефство над русским стажером: помог разобраться с библиотекой, посодействовал с поисками жилья, да и вообще существенно облегчил врастание в незнакомое культурное пространство. Что там говорить – первые недели Сергей вообще жил у Дика в Вест Виндзоре.
Зато потом, спустя несколько лет, уже Сергей Викторович серьезно поучаствовал в подготовке книги Дика. Томик под названием «Русские нашими глазами, мы – глазами русских», наполненный благожелательными мыслями о сотрудничестве с СССР, был замечен на Старой площади, и политолог из Принстона стал для Международного отдела ЦК «персона грата» и «прогрессивным молодым ученым». А в конце 1968-го, после Чехословакии, Дик согласился взаимодействовать с администрацией США и выполнять поручения, связанные с контактами в СССР. Вот и на этот семинар он приехал по персональному приглашению со Старой площади.
Сергей Викторович, приставив ладонь козырьком, посмотрел направо, вдоль берега: туда с час назад, возбужденно обсуждая привезенные канадские блесны, удалились Саша с Диком. Сейчас они возвращались с мыса и, судя по всему, пустые.
Вообще-то места здесь заповедные, и среди огромных, полутораметрового диаметра пней затопленного леса обитают окуни легендарных размеров. Они не спеша, с достоинством топят поплавок, а потом могуче упираются на крючке. Но вот на чужеземные блесны, оказывается, не идут.
С реки порывами налетал майский ветерок, попахивало свежестью, пусть и пополам с запахом тины, застоявшейся в каком-то речном закутке. Не слишком умело поставленная палатка похлопывала на свежем ветру, несколько нарушая идиллию.
