– Второе, что очевидно вблизи: успешная мобилизация консерваторов, словно они нашли волшебный ключик сразу и к Брежневу, и к Андропову. Причем я не вижу, что в ряду новостей могло к такому привести. Разве что этот ваш пресловутый «план „Полония“» их так взбодрил, но сомневаюсь…
– Если он есть на самом деле, а не написан на Лубянке, – посомневался Дик.
– Ай, Дик, брось! – всплеснул руками Сергей Викторович. – Читал я этот документ – не наш. Это очень, знаешь ли, чувствуется, даже в слоге, в образе мышления. Не знаю, где вы там потекли – в Госдепе, в ЦРУ, в РЭНДе, – но план точно вами писан. У нас просто нет людей такое сделать.
– Ну не знаю… Поверь – я его не видел. Есть, конечно, у нас суета в этом направлении, вокруг Бжезинского и Маски. Но вот чтобы именно долгосрочный план по дестабилизации… Вернусь – обязательно поинтересуюсь.
– Поинтересуйся… Так вот, возвращаясь к нашим баранам. План мог быть воспринят у нас как фактическое объявление войны – одно дело высекать искры в третьем мире, другое дело – прямо в сердце соцсодружества. Но если взглянуть на это с другой стороны, то там принципиально нового не так и много, разве что стратегической глубины добавилось, готовности расшатывать ситуацию даже не годами, а десятилетиями. В общем… Не могло это вызвать такую широкую реакцию, захватывающую все стороны жизни. Что-то есть еще помимо этого, важнее. Намного важнее. Словно кто-то открыл им «кладезь бездны», так сказать.
– Пятый ангел вострубил? – понимающе усмехнулся Дик. – И что в итоге? В Кремле незаметно для нас победили консерваторы? Збигу такое понравится. Идея смотрится резонно с точки зрения начатой превентивной атаки на реформаторов в Польше.
– Да вот в том-то и дело, что нет! – Сергей Викторович, горячась, с силой хлопнул себя по колену. – Происходит что-то совсем неожиданное для меня. Ты знаешь, Дик, как я отношусь к нашим консерваторам – я не жду от них ничего хорошего. И вдруг становится известно, что Андропов ведет какие-то длинные беседы тет-а-тет с Косыгиным… Затем из Совмина пополз упорный слушок о готовящемся возвращении Катушева. А ведь у того не сложились отношения с Ильичом, вплоть до ругани! И тем не менее… В рабочих группах, что отрабатывают поручения по итогам крымских посиделок, очень заметны представители Комитета, и пришли они уже хорошо подготовленными. Но, что необычно, не по блоку силового обеспечения, а с экономическими реформами в рамках СЭВ либерального толка. Более чем либерального! О многих вещах, что сейчас вдруг стали проговариваться вслух, раньше никто и заикаться бы не посмел, а сейчас – пожалуйста, и слушают внимательно, и ход дают. Вот как бы тебе это описать… – Он помедлил, подбирая слова под ощущения. – Выглядит все это так, словно какая-то группа сотрудников Комитета потерлась несколько лет у нас, и не формально, для наработки прикрытия, а действительно стажерами. Понимаешь? КГБ вдруг активно занялся экономической политикой либерального толка… А ведь раньше Андропов всеми силами от экономики уходил, даже порой весьма демонстративно. Что подтолкнуло его к расширению своей зоны ответственности? Почему именно сейчас? И почему в Политбюро ему на это никто не дал отпора? Да тот же Косыгин, например? И тут же – почему вдруг с таким либеральным уклоном? Откуда, в конце концов, у КГБ эта компетенция взялась? И в то же самое время порка поляков-реформаторов в Крыму… Ламберц еще вон в Ливии вдруг навернулся, очень удобно для некоторых наших консерваторов… В ГДР, да и вообще… У нас теперь думают всякое. Ведь вместе все это едва ли не взаимоисключающие сигналы. Это все очень трудно совместить, Дик. Появилось ощущение раздвоения коллективной личности руководства – вплоть до возможного скрытого пока раскола. Впечатление какого-то безумия, откровенно говоря.
Американец погонял во рту последний глоток и, к сожалению Сергея Викторовича, опять вернул разговор к исходной теме:
– Возвращаясь к Польше… Получается, что ты и, вероятно шире, наш традиционный круг общения не решились бы утверждать, какого рода ответные меры Политбюро сочло бы допустимыми? И в каком темпе их можно было бы реализовать? Разумеется, если бы мы действительно осуществили что-то вроде виденного тобой «плана „Полония“».
– Увы. Еще в январе я мог бы спрогнозировать реакцию Политбюро и сроки этой реакции достаточно уверенно. Сейчас – нет. Ну разве что… Можно рассчитывать, прежде всех решительных шагов, какими бы они ни были, Брежнев попробует осенью, например к годовщине Октября, съездить в Варшаву сам. Попробует подавить весом. И если восстановление его работоспособности не носит временного характера, то я бы ждал выступления Ильича в политически горячих точках, скажем, на «Урсусе» или в Гданьске.
– Интересно… – протянул Дик, задумчиво рисуя что-то палочкой на песке, – очень интересно.
Сергей Викторович потянулся к термосу, налил чай, сделал глоток – и бесподобные теплые ароматы сняли вдруг прохватившую дрожь.
– Но в целом, дорогой коллега, я бы сказал, – произнес он, криво улыбаясь, – что внезапно для нас изменился круг исходных данных, в пределах которых наверху стали принимать решения. И теперь мне представляется, что обстоятельства, заставившие вас прибыть в Москву на этот зондаж, и все наши сегодняшние волнения вокруг Польши – все это может оказаться пустяками по сравнению с действительно происходящими переменами. Ветер… Да, поднимается сильный ветер. Я это чувствую. И кому-то он обязательно будет в лицо.
