Кое-как справившись с бунтующим организмом, я умылся и, одевшись, сполз в обеденный зал. Арс встретил меня насмешливым взглядом, но хоть комментировать мое состояние не стал. Вместо этого дождавшись, пока я устроюсь за столом и подставлю лоб прохладному ветерку, залетающему в окно и, кажется, чуть облегчающему своим прикосновением мое состояние, хозяин постоялого двора чуть позвенел какими-то склянками, буркнул нечто невнятное одной из разносчиц, и… через пять минут стол передо мной был заставлен посудой. От шкворчащей на сковороде яичницы с салом меня перекосило. При виде графина с весьма мутным содержимым чуть не вывернуло, а издевающийся Арс еще и устроился напротив с двумя кружками, одну из которых он тут же наполнил пенным содержимым стоящего на столе кувшина. Пиво… Брр…
— Это квас, — заметив мой взгляд, усмехнулся хозяин постоялого двора и невозмутимо подвинул к себе сковороду с яичницей. — А это мой завтрак. Тебе же… вот.
Он указал на стоящий чуть в стороне горшочек, накрытый хлебной крышкой, и графин с какой-то мутной гадостью, сильно напоминающей своим видом тот перегон, на употребление которого я перешел к концу вчерашней попойки. От этого воспоминания меня передернуло, и к горлу подкатил комок. Честно говоря, есть в таком состоянии мне не хотелось совершенно, но под потяжелевшим взглядом Арса я смог справиться со своим организмом и через минуту все же подвинул к себе указанный горшок. Сняв с него крышку, я осторожно принюхался к содержимому, и, как ни удивительно, организм, кажется, этот запах вполне устроил. Может, попробовать?
— Сначала выпей это. — Хозяин постоялого двора перелил содержимое графина в стакан и протянул его мне. — Давай-давай, лечись!
Вопреки моим подспудным ожиданиям, в графине оказался вовсе не «перегон», а…
— Кое-кто утверждает, что для избавления от похмелья нет ничего лучше огуречного рассола, — проговорил Арс, с усмешкой наблюдая, как я опрокидываю в себя содержимое стакана, и закончил: — Дилетанты, вот что я тебе скажу, Дим. Лучшее средство от похмелья — это рассол квашеной капусты и хорошая мясная солянка или уха, но обязательно острая, жирная и горячая. Лекарства надо принимать в комплексе. Так что давай, работай ложкой и учись, пока я жив, а то, гляжу, дед твой эту сторону жизни в обучении стороной обошел. Железом махать, зелья да эликсиры варить — это дело, конечно, правильное и полезное. Но ведь и пить уметь надо! А уж лечиться и подавно. Главное, не увлекаться.
— В смысле? — не понял я.
— Сегодня сидишь здесь. Никуда не ходишь, ничего не делаешь. Сидишь и пьешь квас, до самого обеда, — неожиданно резко отозвался Арс. Кому другому я бы такого тона, пожалуй, не спустил, но с хозяином этого постоялого двора мы знакомы уже лет десять, и еще три года я здесь живу. Можно сказать, под присмотром Арса я прошел весь путь от «малька» до собственного прозвища и, кажется, в скором времени предстоящего мне стольничества. Да и сам он тоже из свободных ходоков, точнее, из тех счастливчиков, что смогли не только голову в Пустошах сохранить, но и собственным делом в Ленбурге обзавестись. Именно поэтому я и не стал обращать внимания на его тон.
— В уборную-то хоть отлучаться позволишь? — слабо улыбнулся я, чувствуя, как проясняется в голове, и, не дожидаясь ответа, налег на солянку. Действительно помогает!
— Даже если я тебе это запрещу и прикую к этой лавке, ты и ее туда утащишь, — усмехнулся Арс и пояснил: — Квас на травах, очищающий, так что в сортир будешь бегать исправно, каждые полчаса, уж ты мне поверь. Зато к обеду будешь в полном порядке.
— Понял. Спасибо, Арс, — искренне поблагодарил я хозяина постоялого двора, на что он только рукой махнул.
— Было бы за что! Все вы, молодые оболтусы, одну и ту же дурь творите. И невдомек вам, что главное в хорошей попойке не соревнование, кто больше выпьет, а закуска и компания! Ничего, подрастешь — поймешь… если не сопьешься, конечно. — Арс поднялся из-за стола и, махнув мне рукой, ушел к своему любимому табурету за стойкой.
— Ну вот, мозги мы тебе прочистили, а теперь рассказывай, что там у тебя за история с этой… Лаской. Сосе-эд!
Глава 3
Рассказ апатичного с похмелья Дима не стал чем-то удивительным для меня. Уж не знаю по какой причине, но… это казалось знакомым, правда, смутным, как утренний сон, который забываешь почти сразу по пробуждении, и лишь случайное совпадение с ним в течение дня заставляет удивленно вскинуть голову. Так и здесь. Рассказ про уходящую от преследования группу… погибших при отходе бойцов, ранение напарника, сковывающее любое продвижение вперед и уменьшающее шансы на выживание до нуля. Правда, было и то, что выбивалось из этого ряда. Белла и Санна. Такие же участницы команды ходоков, которых попросту не взяли с собой в руины, поступив с ними примерно так же, как недавно Дим поступил с Граммоном. Подыскали неплохое убежище, зачистили его и оставили девушек дожидаться возвращения основной части отряда. Решение, как пояснил Дим, было общим и вполне в традициях ходоков. Брать с собой женщин туда, где, по бытующим среди ходоков слухам, велика возможность наткнуться на логово кровососов, отчего-то предпочитающих женское общество и чующих присутствие дам за километр, было сущей глупостью, а наткнуться вместо них на крысолаков оказалось тотальным невезением. Именно эти твари вцепились в группу, когда она, набив заплечники трофеями, уже двигалась на выход из подземелий, и именно они порвали Лея и Брана.
Дей погиб позже, уже на поверхности, среди развалин домов. Ни Дим, ни сам командир отряда даже не успели понять, откуда вдруг вылез тот бредень. Точнее, как раз Дей что-то успел почуять и даже почти развернулся в сторону возможной опасности, когда тварь просто врезалась ему в брюхо. Кожаный доспех, и до того изрядно потрепанный крысолаками, не выдержал удара твари, а рывок костлявых, но сильных когтистых лап закончил дело, вмиг разворотив Дею живот, да так, что никаким эликсиром не зальешь. Понятно, что долго бредень не прожил, но перед смертью он успел подать голос, созывая собратьев. И Дим и Дей прекрасно поняли, что это означает. Может быть, если бы убежище Беллы и Санны находилось не так далеко, Дим и рискнул бы, залился дедовыми эликсирами, взвалил на себя командира и попытался добраться до убежища. Но даже в этом случае шансы на то, что он притащил бы Дея живым, стремились к нулю. Слишком поганая рана. И Дей приказал своему подчиненному уходить.
— Я отказался. — В тоне Дима не было и намека на эмоции. Только констатация факта — факта, с которым он давно смирился. — А Дей обозвал меня сосунком. Он не орал, хрипел… уж не знаю от чего больше, от боли или от гнева, а я все пытался убедить его… дотащить до какого-нибудь дома, скрыться от бредней… Тогда он просто обвел рукой руины и спросил, где именно я хочу выкопать нам братскую могилу. В северной части практически нет хотя бы мало-мальски уцелевших зданий, именно поэтому убежище для девочек нам пришлось делать так далеко. Я понимал все, что он говорил, но принять… принять не мог. И Дей навел на меня арбалет. Сказал, что лучше сам убьет такого идиота, чем доверит мне вывести наших девчонок из Пустошей. Напоминание о них меня отрезвило… и Дей это понял. Попросил у меня карандаш и бумагу для зарисовок. Письмо он дописывал под скрип когтей бредней о камни. Потом опять навел на меня арбалет и, взяв слово, что я верну девчонок домой в целости и сохранности, велел убираться.
