Взъярившаяся женщина, оставив ребенка, подступала к моему кравчему, кляня его при этом последними словами и потрясая руками. Тот немного опешивший от такого напора пятился и наконец, кликнул стражу чтобы те увели озверевшую Марину.
— Вот ведь ведьма, — выдохнул он, когда брыкающуюся шляхтянку увели.
— И не говори, — усмехнулся я, — что там стряслось?
— Да я не сам не знаю, вроде как Рюмин вернулся из Стекольны.
— Понятно, а что там Заруцкий, говорит чего?
— Молчит пес, да еще ругается. Ты же его государь, на дыбу не велел пока, вот он кочевряжится.
— Успеем еще на дыбу. С Кирей что?
— А чего с Кирей, кается и просится отслужить вину.
— И что думаешь?
— Да ну его, ненадежный человек. Заруцкого с Маринкой предал, и тебя государь предаст.
— К тому же еще и дурак!
— Почему?
— Потому что обратно в Коломну кинулся. Прорвался бы в лес, может и не нашли, а так…
— Как повелишь с ним государь, в петлю или на кол?
— Слушай, вот не надо этих извращений восточных. Как по мне, так петли вполне станет.
— Добрый ты государь.
— А то! Ну чего мнешься, спросить чего хочешь?
— Государь, а что такое извращение?
— Тьфу ты, прости меня господи, сколь годов мужику, а он не знает что такое извращение! Изыди нечистый, иди вон у Анисима спроси, он точно знает.
Послание и впрямь было от Рюмина, он коротко сообщал, что вернулся от Густава Адольфа с хорошими вестями и личным посланником шведского короля. «Надо возвращаться», — подумал я. Вот только с этой царицей липовой надо что-то придумать.
На следующий день в собор Коломны по моему приказу привели Заруцкого и Марину в сопровождении стражи. Увидев атамана Мнишек, кинулась было к нему, но повисла на руках стрельцов.
— Не так быстро пани, — сказал я глядя на это, — у вас будет время.
Встречавший нас вместе с настоятелем и прочим клиром отец Мелентий встревоженно спросил:
— Что ты задумал государь?
— Ничего особенного, святой отец, повенчай их.
— Что?!
— Повенчай, говорю!
— Но она же царица…
— А будет атаманша. Ну, делай же, что тебе царь велит.
— Грех ведь…
— Батюшка!
Мелентий вздохнул и начал чин венчания. Заруцкий сначала попытался вырваться, но потом обмяк.
— Не можно, — хрипло сказал он, повесив голову.
— Чего тебе не можно?
— Не можно венчаться, мы уже венчаны.
Услышав это собравшиеся ахнули, а Марина закричала: — «Молчи!»
— Продолжай, — велел я атаману.
— Венчаны мы государь, уже год как, — обреченно выдохнул он.
— А Ивашка?
— Мой. Не убивай его государь.
— Поклянешься о том перед святыми образами?
— Клянусь.
— Все слышали, — громко спросил я, — Марина, ложно называвшая себя царицей, на самом деле венчаная жена казака и разбойника Ивашки Заруцкого и сына своего от него прижила!
— Мекленбургский дьявол, — простонала Мнишек, опускаясь на пол собора, — проклинаю тебя, и род твой до седьмого колена проклинаю!
— Совет да любовь, — бросил я, через плечо, проходя мимо нее.
Выйдя из собора, я велел седлать лошадей, пора было возвращаться в Москву. На этот раз ехали не торопясь. Впереди опять шли татары, но сам царевич Арслан ехал вместе со мной. Заруцкого и Марину везли следом, его в клетке, а ее с сыном на санях в окружении стрельцов. Вообще саней было много, на одних везли отбитое у воров добро, на прочих взятые с собой припасы. На ночь окружали этими санями лагерь и расставляли шатры. Проезжая знакомую деревню, Анисим с Никитой вздумали было повернуть, но я сделал страшное лицо и показал им плеть. Вельяминов смутился, а стрелецкий полуголова как ни в чем ни бывало завел разговор.
— Эх, государь, что же за жизнь пошла такая не радостная!
— Чего это ты так?
— Ну, как же, я то думал, хоть у воров на свадьбе погуляем, а они видишь как, венчаны уже.
— Нашел беду, — усмехнулся я в ответ, — что сильно хочешь на свадьбе погулять?
— А чего, дело хорошее!
— И то верно, а где Корнилий?
— Здесь я государь, — поровнял со мной коня Михальский.
— Вот что друг ситный, ты когда свадьбу играть будешь?
— Какую свадьбу?
— Нет, вы посмотрите на него! Я ему девицу у дворян Шерстовых просватал, а он в отказ?
— А ведь и верно, — засмеялся Вельяминов, — я тоже на том сговоре был. Неужто передумал Корней?
— Да нет, — смутился бывший лисовчик, — только за службой все недосуг. Да и у меня ни кола, ни двора, куда жену вести?
— Ну, это дело поправимое. Вон пока мы под Устюжну да под Вологду с Никитой ходили, Анисим с Климом целый острог поставили, а тут делов-то, терем! Все решено, как воротимся в Москву, первым делом поставим тебе терем, да играем свадьбу. Не спорь с царем!
Москва встретила нас колокольным звоном и радостными толпами встречающих. Наверное, все столицы таковы — любят победителей, а мы вернулись с победой. По моему указу на всех углах глашатаи кричали о том, что называвшая себя царицей Маринка на самом деле обвенчана с казачьим атаманом и прижила своего сына в блуде с ним. Узнав об этом пикантном моменте, бояре пришли в ярость и потребовали лютой казни для самозванки с сыном и Заруцкого. Однако я этому воспротивился.
— Бояре и вы представители земли русской! — Заявил я собору, — вы выбрали меня на царство это верно. Но верно так же и то, что я веду свой род от старшего сына Рюрика, и потому никто более меня прав быть государем всея Руси не имеет. Нет мне дела до того от кого она прижила своего сына, ибо я государь по праву рождения! Посему велю обойтись с Мариной и ее отродьем милостиво. Саму ее, за то что посмела называться русской царицей, будучи казачьей женкой держать в темнице. Коли покается в грехе своем и примет православие, то быть ей по великой моей милости в монастыре. А я сам в тот монастырь вклад сделаю с тем, чтобы содержали ее там достойно. Не захочет, что же пусть свой грех сама в темнице отмаливает. Сына же ее Ивашку Заруцкого по прозванию Воренок отдать в монастырь, где он отмолить сможет вины родителей своих. Отца сего воренка атамана Заруцкого облыжно именующего себя боярином за многия его вины, воровство и разбой велю предать казни.
— Прости государь, что перечу тебе, — заговорил в ответ Мстиславский, но если не казнить сейчас воренка прилюдно, то смуты не миновать. Будут и дальше появляться самозванцы и вносить разлад в христианские души. Кроме того все мы были свидетелями что оная самозванка марина имела злодейский умысел отравить тебя. А таковое дело никак спустить не возможно!
