Отодвинув в сторону перо и бумагу, я растянулся на кровати и бездумно уставился в потолок. В последнее время у меня редко была возможность побыть одному. Постоянно рядом кто-то есть, то спальники, то стольники, то бояре с дьяками. Скорее бы, что ли разлюбезная моя Катарина Карловна заявилась. Ну, а что построим потихоньку новый дворец и будем жить долго и счастливо. Прикрыв глаза, пытаюсь вызвать в памяти лицо жены и хотя представить как выглядит мой сын. Увы мне, вместо серьезного лица суровой шведской принцессы в голове возникает сестра моего верного кравчего Алена. Это так неожиданно, что я некоторое время во все глаза смотрю на нее и… просыпаюсь. Я что заснул? Господи и приснится же!
После обеденного сна, снова собирается боярская дума, только уже со мной. Зная от Романова решение собора, я выслушиваю его с самым невинным видом. Ничего, это заседание не последнее и война не завтра кончится, а там может тушинский патриарх и не доживет до мира то?
— Как скажите бояре, если вас оскудение веры в народе не беспокоит, то и я об сем переживать не буду. Я сейчас вот о чем говорить хочу. Посылал я от себя посланником к брату моему королю Густаву Адольфу Клима Патрикеева сына Рюмина, чтобы известил он короля о счастливом моем избрании на царство. Он у меня давно служит и в Стокгольме себя хорошо показал. Теперь же думаю послать его к брату моему королю датскому Кристиану, но уже послом. Того же ради чтобы умаления чести нашей не было, и за многия его службы рассудил я за благо пожаловать Рюмина чином думного дьяка, а чтобы он содержать себя мог прилично чину своему, то велю вернуть ему вотчину отца его Патрикея Рюмина. Что скажете бояре?
Бояре задумались, чин думного дьяка был наименьшим думским чином и никто из знатных потомков князей и бояр им просто не жаловался. Дьяки вообще были отдельной корпорацией в русском служилом сословии, ничуть не менее замкнутой для людей со стороны нежели, скажем, боярская.
— Это не того ли Патрикея Рюмина сын что в походе на Ревель сгинул безвестно? — подозрительно глядя на стоящего тут же Клима проговорил старый окольничий Буйносов.
— Да, это мой батюшка, — твердо и с достоинством отвечал ему Рюмин.
— И где же твой батюшка? — последовал новый вопрос.
— Погиб ото многих ран полученных на царской службе.
— А ты где с той поры пропадал?
— На чужбине я вырос бояре, а государь наш меня на службу взял. С ним и вернулся в родное отечество.
— Стало быть, службу ты столь годов не правил, а чести хочешь по отеческому?
— Я честно и доблестно служу своему государю и не хочу иной чести, нежели той, что он меня пожалует!
— Ишь каков, стыда у тебя нет! Бесстыжий ты!
— Стоп бояре, — поспешил прервать я разгорающийся спор, — скажите мне я царь или не царь? Разве я не вправе жаловать за службу верного человека чином и землею? Разве честный сын честных родителей, оттого что на чужбине побывал, теряет право на вотчину? Я ведь не требую, чтобы он выше вас в думе сидел?
— Государь, — поднялся с места Мстиславский, — ты наш царь, а мы твои холопы. И ты волен каждого из нас казнить или миловать. Однако ты сказал что он честный сын — честных родителей, а так ли оно? Если Клим в законном браке родителем своим прижит, то и говорить не об чем, его вотчина. Но так ли оно?
— Государь, дозволь слово молвить? — взволновано произнес Рюмин.
— Говори.
— Урожден я в славном городе Ревеле, иначе Колывани. Отец мой и матушка венчаны были и меня там же крестили, в том крест целую.
— Это откуда в Ревеле православный поп взялся, чтобы родителей твоих венчать? — закричал кто-то из задних рядов.
— Тихо! — прикрикнул я на думу, — порешим так. Поелику город Ревель находится под рукою брата моего короля Густава Адольфа с коим мы прибываем в дружбе и братской любви, то полагаю с первой оказией послать туда верных людей дабы о деле сем разузнать. Однако дела государственные ждать не могут и потому в посольство Рюмин поедет и чин получит. Если выяснится что он лгал нам, то с него за сию вину спросится полной мерой. А если нет, то пусть вам бояре стыдно будет! На том и порешим, а теперь если дел больше никаких нет, то не задерживаю.
Выходя из палаты, я обернулся к Климу и тихонько спросил:
— Ты мне ничего рассказать не хочешь? А то смотри, прилепится к фамилии прозвище «бесстыжий» или «Бестужев»
[25].
* * *
На следующий день пришли хорошие известия. Василий Бутурлин посланный перехватить Заруцкого и Марину Мнишек в том случае если им удастся улизнуть из Коломны, не терял времени зря. После взятия нашими войсками Коломны он развернул свой отряд и пошел на Воронеж. Взяв с ходу эту небольшую еще крепость и захватив неожиданно большую добычу, воевода, разгромил несколько мелких шаек и послал гонцов известить о своей победе. По-хорошему бы ему не задерживаться, а рвануть прямиком на Астрахань. Но до нее почитай тысячу верст, и ни одного города по пути. Ни одного, потому что и Царицын и Саратов и прочие города за время смуты совершенно разорены, а многие и сожжены дотла.
— Откуда в Воронеже таковые запасы взялись? — спросил я у бояр.
— Вестимо откуда, государь, — отвечали мне, — тушинский вор с Заруцким их загодя собирали. Чаяли там отсидеться, если что, да стакнуться с казаками или татарами с ногаями для войны. Но не попустил господь воровству сему.
Список, присланный Бутурлиным, и впрямь впечатлял. Значительные запасы пороха, оружия и продовольствия были как нельзя кстати. Одних пушек разных калибров более сотни.
— Не прикажешь ли государь, чтобы запасы сии сюда прислали. В походе на Смоленск куда как пригодятся.
— Нет, не прикажу. Пусть запасы сии охраняются пуще глаза. Летом надо будет рать посылать на Астрахань против тамошнего самозванца. Вот запасы сии и пригодятся. Опять же крепости восстанавливать, царицынскую, саратовскую, самарскую и прочие. Нужны будут туда пушки.
— Как повелишь государь, а что прикажешь с казачьей челобитной делать?
— С какой еще челобитной?
— Ты тоже Иван Федорович, скажешь казачьей! — встал со своего места Романов, — если холопы от хозяев по убегали, да разбойничали где ни попадя, так уже и показачились?
— Так бояре, ну-ка с этого момента по подробнее что за холопы, почему показачились, и что за челобитная?
Дело как выяснилось, заключалось в следующем. Во время смуты в цетральную Россию кинулись как мухи на мед разного рода банды из казаков и людей называющих себя таковыми. К ним как водится, пристало не мало сторонних людей из разных слоев общества, от боярский детей, до холопов включительно. Еще до освобождения Москвы вожди ополчения стали предпринимать попытки наведения порядка, одной из которых стал мой поход на Железный Устюг и далее на Вологду. После выборов царя таких усилий стало больше и самые умные из казаков стали потихоньку сворачивать свою деятельность и убираться подобру-поздорову, кто на Дон, кто на Волгу, кто еще куда. И вот тут толпам показачившихся стало ясно что нигде их не ждут и никому они не нужны. Ну, разве что бывшие владельцы холопов были бы не прочь увидеть их в своих деревнях отбывающими повинности. Что характерно, государство было с вотчинниками и помещиками вполне солидарно, поскольку нуждалось в налоговых поступлениях. Тоже казалось примкнувшим к казакам посадских и черносошных людей. Оглядев бояр я понял, что большинство из них ничтоже сумнящеся ожидают что их царь, задрав хвост, побежит лично разгонять бывших холопов по их вотчинам. Некоторые более адекватные были согласны чтобы царь послал воевод. То что на носу война и войск тупо нет, не беспокоит вообще никого.
