— Не разумею, — помотал головой Федька и хотел отойти прочь, но Фридрих остановил его, потянув за рукав.
Подведя парня к возу, он вытащил оттуда богатое седло и показал на него, бери мол. Но Федор в ответ только покачал головой, дескать, я служу государю. Старик понимающе кивнул и, покопавшись в одном из сундуков, вытащил простой рейтарский пистолет.
— Еs ist ein Geschenk, — проговорил он, глядя Федьке в глаза, — von mir.
[35]
Но парень еще раз покачал головой и отошел к Мишке. Вместе они пошли было прочь, но остановились, увидев, что к шатру идет толпа народа. Быстро вспомнив о своих обязанностях, рынды встали у входа, положа руки на рукояти сабель и внимательно приглядываясь к происходящему.
Царский постельничий вышел к подошедшим людям и громко осведомился, чего им нужно.
— А ты погляди, кто среди пленных оказался, Матвей, — вышел вперед Вельяминов.
Толпа расступилась и два дюжих стрельца выволокли связанного шляхтича, с заткнутым ртом и бешено вращавшего глазами. На лице его выделялся порядочных размеров кровоподтек, свидетельствующий о явном нежелании владельца куда-нибудь идти.
— Лях, да и лях, — пожал плечами Шемякин.
— Этот лях, посланником был к государю от короля Жигимонта, и в Кремле когда послов принимали, лаялся и бесчестил всяко государя нашего, пользуясь неприкосновенностью своей.
— Эва, как… — задумчиво протянул постельничий, — да, помню. Только государь у него грамоты не принял, да велел гнать его в шею, да колпак шутовской пожаловал.
— Послов обижать — грех, — продолжал Никита, — только он-то теперь не посол, и за слова свои поносные ответить должен!
— Пся крев! Быдло! Холопы взбунтовавшиеся! Варвары бессмысленные! — Разразился ругательствами, ухитрившийся вытолкнуть кляп языком, шляхтич, — вы только обманом воевать горазды, да предательством! А случись в поле сойтись, так все ваше войско поганое одна гусарская хоругвь в грязь втопчет…
Стоящий рядом Анисим Пушкарев покачал головой и незаметно ткнул шляхтича в бок, оборвав того на полуслове.
— Никита Иванович, сделай милость подойди, пожалуйста, — заговорил невесть откуда взявшийся Михальский.
— Корнилий, — удивился, подходя к нему царский кравчий, — а ты как здесь оказался? Государь с кем?
— Государь с фон Гершовым, будут скоро, — почтительно отвечал ему Михальский и тут же перешел на яростный шепот, — Никита, ты за каким нечистым этого дурака сюда притащил?
— Да, как же, — удивился тот, — он государя всяко бесчестил…
— Вот и удавил бы его по-тихому! Ты посмотри, что он кричит, думаешь, он государю еще раз постесняется неподобного наговорить?
— Вот сразу за все и повесим.
— Ну, а сюда его, зачем тащить? Ты что Иоганна нашего не знаешь, велит еще, чего доброго, дать ему саблю, да рубиться с ним вздумает, а оно нам надо?
— Государи с холопами не бьются, — неуверенно протянул Вельяминов.
— Это у вас не бьются, а в Европе и не такое бывало! К тому же, теперь его хоть в поединке убей, хоть на плаху положи, а все одно скажут, что варвары-московиты пленного убили. Так что тащили бы вы его куда отсюда, пока государя нет!
— Уже есть, — скрипнул зубами Федька, заметивший царя, подъезжающего со свитой.
— Что случилось? — Полюбопытствовал государь, глядя на бородатые физиономии собравшихся.
— Челом бьем, Великий Государь, — прогудел Шемякин вместе с остальными собравшимися, — суда просим!
— Час от часу не легче, какого еще суда?
— Да вот государь, — выступил вперед Пушкарев, — попался нам в руки вор Чаплинский, который на тебя поносные слова говорил в Кремле. Но тогда он послом был, и на голову его укоротить не мочно было, а сейчас, в самый раз.
Едва полуголова договорил эти слова, стрельцы выволокли шляхтича и поставили его перед царем на колени.
— Да и сейчас, вроде нельзя, я всем пленным жизнь обещал, — отвечал царь скучным голосом.
— Прости, государь, — внушительно проговорил постельничий, — на все твоя воля! Велишь казнить вора — казним! Помилуешь — отпустим. Вот только негоже таковое спускать.
Собравшиеся вокруг, тут же подтвердили его слова одобрительными выкриками. Тем временем шляхтичу удалось отдышаться.
— Проклятые схизматики, дайте мне саблю, и я научу вас разговаривать с благородным шляхтичем, — хрипя выдохнул он.
— Что же ты так убиваешься, болезный? — Участливо спросил государь тяжело дышащего Чаплинского, — ты же так не убьёшься!
— О, ваше королевское высочество, — сплюнул тот кровь, — вы одержали победу с помощью предательства, но, клянусь честью, она будет для вас последней, со времен Грюнвальда мы не раз били немцев, побьем и на этот раз.
— Ну-ну, — хмыкнул в ответ царь.
— Казнить бы его надо, государь, за такие поносные речи — прогудел Шемякин.
— Шутов не казнят.
— Шутов?
— Ну, да, я же ему шапку шутовскую пожаловал, — пояснил царь и обратился к шляхтичу, — чего не носишь?
— Легко оскорблять безоружного…
— У тебя было оружие, и гарнизон был. Вот только ты, вместо того чтобы воевать — пьянствовал. Хочешь благородной смерти? Не выйдет!
Сказав, словно пригвоздив поляка к столбу, царь отвернулся и пошел было к своему шатру, но покрасневший от гнева как рак Чаплинский крикнул ему что-то в спину на непонятном языке.
— Что ты сказал, тварь? — немного удивленно переспросил государь.
— Ты слышал!
— Развяжите его, — тоном, не предвещающим ничего доброго, велел стрельцам Иван Федорович, — затем дайте саблю и расступитесь.
Те, помявшись, исполнили и теперь вопросительно смотрели то на царя, то на Вельяминова с Михальским.
— Ваше величество, позвольте мне… — вышел было вперед Корнилий, но поляк лишь презрительно сплюнул.
— С быдлом драться не буду! Ты думал, я тебя не узнаю? — проговорил Чаплинский, скинув кунтуш и разминая запястья.
— Казимеж, назад! Это теперь мое дело.
— Эх, старый я дурень, — воскликнул Шемякин и неожиданно для всех сделав шаг вперед, бросил в лицо поляку свою боевую перчатку — голицу.
— Пся крев! — крикнул взбешенный хорунжий и бросился с саблей на постельничего.
Тот тоже взялся за оружие, и клинки отчаянно зазвенели в яростном танце смерти. Федька и Мишка, позабыв о своих обязанностях, с замиранием сердца следили за поединком. Поляк был моложе и, пожалуй, лучше владел оружием, но старый дворянин тоже знал свое дело и стойко отбивал одну атаку за другой. Наконец, лях, кажется начал выдыхаться и ослабил темп. Матвей тут же перешел в нападение и начал теснить своего противника. «Что ты делаешь, это уловка», — хотел крикнуть понявший замысел Чаплинского Федька, но не успел. Хитрый поляк, обманув мнимым отступлением Шемякина, рванулся вперед, и ужом проскользнув мимо сабли, вонзил свой клинок ему в бок. Тут же отскочив, шляхтич предал лицу презрительное выражение и хотел что-то крикнуть, но не смог. Лицо его бледнело на глазах, а на рубашке расплывалось кровавое пятно.
