– Товарищ Абакумов, стройка проходит в прифронтовой полосе. Лаврентий Павлович обеспечит ее безопасность как тылового объекта. – Сталин даже не поставил под сомнение компетентность и исполнительность старого друга, и Берия вновь позволил себе сверкнуть на всех стеклами пенсне. – Но работа со шпионами ложится на ваше управление.
– Есть, товарищ Сталин! – Словно соревнуясь с бывшим начальником, сделался еще выше и комиссар.
Собственно, мог себе позволить: 35 лет только-только в апреле отметил, а уже комиссар госбезопасности 2-го ранга. При этом если всем остальным в СМЕРШе присвоили армейские звания, то Абакумов остался единственным, кому непонятно по каким причинам было оставлено прежнее. Это в стиле Хозяина: он мог и возвысить человека, несмотря на возраст, и примером здесь служил Дмитрий Устинов, в тридцать три ставший министром вооружения, а в 42-м получивший Героя Соцтруда, мог и держать рядом стариков – как дедушку Калинина. Не проморгать бы дальнейшее вознесение Виктора. А Абакумов готов рвать постромки, что и проявилось при определении названий новых управлений. Все вроде бы сошлись на аббревиатуре СМЕРНЕШ, обозначавшей «Смерть немецким шпионам», но Сталин после минутного пристального вглядывания в лежащую перед ним пояснительную записку вдруг произнес его вслух, словно пробуя на вкус:
– СМЕРНЕШ… Но ведь речь идет не только о борьбе с немецкими шпионами. У нас пасутся разведки и других стран. Назовем просто: СМЕРШ.
Голос вождя не успел смолкнуть, а Абакумов уже согласно, опережая всех, кивнул. И тут же элегантно поправил чуб, хотя ни один волосок не выбился из лелеянной им прически.
Только вот оценивать работу Хозяин будет по результатам, а не по скорости соглашательского кивка головой. А она зависит от тех, кого призовет Абакумов под свою руку. Или бабников, как сам, или ревностных служак, как… как тоже сам. Намешала природа в одном человеке всего, да по два короба…
Глава 3
Работа на объекте 217 велась перекатами. В одном месте еще только обозначали вешками будущее направление трассы, в другом засыпали котлованы, в третьем рыли тоннели в слишком крутых для паровозной тяги склонах, а в четвертом уже прибивали костылями рельсы к уложенным шпалам.
Бригада Валентины Ивановича Прохоровой возилась с земляными работами на формировочной горке. Фронтовичка, потерявшая на войне правую руку, бригадир своим прямолинейным характером и цепкой хваткой заслужила среди строителей мужское отчество, но от своих принципов никогда не отступала, ласковой быть не стремилась, хваталась за любую работу. И когда от основной трассы стали отводить всевозможные рукава и карманы для отстоя составов и другие бригады категорически отказались уходить с главной ветки, именно она согласилась перевестись на строительство совсем не героической по сравнению со всей остальной стройкой формировочной горки.
– Это такой же объект, без которого дорога никуда не двинется. А потому нормы выработки оставляем прежние – до двухсот процентов за смену, – выстроив бригаду, отчеканила Валентина Иванович.
Дородная, с крупными женственными формами, короткой стрижкой под пилотку, она вкупе с армейской исполнительностью и скрупулезной четкостью внушала окружающим непререкаемый авторитет, заработав при этом отчество на мужской лад. Никто не удивился, когда именно она объявила и соревнование среди всех бригад стройки, вывесив вдоль своего объекта написанный белилами по красной материи, непонятно где добытой, лозунг «Работать по-фронтовому».
Так и работали – по 2–3 нормы в смену.
Насыпь уплотняли трамбовками Наталья и баба Лялюшка. Не имевшая своих детей, баба Ляля любовно растила на своих коленях всю поселковую детвору и черты лица имела мягкие, выражение глаз, несмотря на шестидесятилетний возраст, распахнутое на мир. Наталья, благо что числилась еще в девках, успела до войны походить в поселковых активистах. При этом косу под красные косынки не обрезала, за модой старалась следить по журналу «Работница» и по фильмам. Даже на стройку взяла любимое платье с фонариками на плечах: победу приближать ехала, а не каторгу отбывать. Может, и стала бы в поселке первой модницей, но когда погиб на Финской жених, закрылась работой, достигнув на ней и высоких должностей, и грамот, и первых мест в президиумах.
День едва близился к обеду, и, чтобы экономно распределить силы до вечера, Наталья и баба Ляля старались не отвлекаться на разговоры и не зыркать по сторонам. Обернулись лишь на треск сучьев за спиной.
Из леса вытаскивала на плече бревно Зоря, семнадцатилетняя крестница бабы Лялюшки.
– Стой там! – строго крикнула та девчушке. Оставив колотун, поспешила вниз на помощь. Сдвинула девушку от комля к более тонкой верхушке осины. И только после этого, выворачивая шею, выговорила: – Кому говорила не поднимать тяжестей? Убитому пленному? Или у тебя самой все выкатывается из головы?
Напряглись, подтащили бревно к насыпи. Сами же и опустились на него, восстанавливая дыхание.
– Не обижай меня, крестная. Что я, совсем немощная?
– Сейчас как поддам больно! Не колючься. Ты мне не гусар на кочерге, а будущая невеста кому-нибудь… И не хихикай. Хочешь быть скособоченной? Наталья, скажи свое слово, – обернулась за поддержкой к напарнице.
Наталья, взяв и для себя перерыв, подолом вытерла пот с лица, облокотилась на отполированные ручки трамбовки.
– А вот отправлю со стройки, и говорить ничего не придется.
Баба Ляля победно обернулась на крестницу, но Зоря фыркнула, демонстративно отвернулась от насыпи:
– Себя лучше отправь.
От девической наглости баба Лялюшка даже замахнулась шлепнуть говорунью ладонью, а Зоря и уворачиваться не стала: я твоя крестница, все равно не тронешь. Та и не тронула, лишь укоризненно покачала головой:
– У-у, медюлянка растешь!
Сама Наталья слова девятиклассницы оставила без ответа, хотя скрыть, что ей это безразлично, не получилось. Взялась за натертые до костяного блеска ручки трамбовки, принялась колотить ею по насыпи так, словно сил оставалось на три таких дороги. Отвлекла лишь показавшаяся в морской тельняшке Стеша. Работу в бригаде старались менять каждую смену, чтобы не утомлялись одни и те же косточки, и морячке после вчерашнего рытья котлована выпало перемещать на тачке землю, чему она оказалась рада: возить тяжести, даже утопая колесом в землю, все равно легче, чем таскать их на пупе.
Однако и она остановилась перед настилом, ведущим на насыпь. Сил дотолкать груз до верха не хватило, да и доски от перегруза прогнулись так, что готовы были треснуть. Ясно, что в тачку грузились те самые две нормы, приближавшие победу и сроки сдачи дороги, но если люди могли себе позволить рвать жилы, доска не желала терпеть даже малейшей перегрузки: легче треснуть пополам, чем горбатиться под неуемные страсти людей.
Спасая лозунги и норму выработки, Наталья скатилась по рыхлой боковине насыпи вниз, подлезла под настил, уперлась в доски спиной. Стеша откатила тачку для разгона, к ней присоединилась Зоря, и они вдвоем, натужно хрипя, вкатили землю наверх. Школьница, оставшись на настиле, покачалась на нем, словно пробуя его на прочность, а на деле испытывая спину Натальи. И лишь после того, как крестная погрозила ей кулаком уже по-настоящему, неторопливо сошла вниз.
