– Девятка – Беглецу!
Мужик вытаскивает через опущенное стекло двери микрофон на витом шнуре:
– Тут я!
– «Тигра» тормознули, там девка какая-то очумелая сидит. Заперлась, пистолетом машет. Чего делать-то с ней?
Лена! Она ведь на адреналине и нервах, сейчас еще отчебучит что-нибудь, о чем потом всем, кто останется жив, придется жалеть. Я кидаюсь к машине.
– Рацию ей дай, – словно прочтя мои мысли, отвечает «химик». – Тута есть желающий с ней поговорить.
– Дай… – недовольным голосом хрипит рация. – Как ей дать-то, когда она чуть не в каждого стрельнуть готова? Эй! Мадам, тьфу, мадемуазель… или как там тебя? Поговорить с тобой хотят! Бойницу приоткрой, говорю, на вот рацию!
Мужик, обернувшись, сует микрофон мне в руки:
– Держи, общайся.
– Лена! – едва не срывая голос, кричу я, нажав на тангенту вызова. – Лена, это Франт! Не стреляй, здесь свои! Слышишь меня? Не стреляй!
– Саша? – слышу я ее перепуганный голос. – Ты цел!
– Я к тебе сейчас приду!
– Мужик, ты спринтер? – ехидным тоном переспрашивает Беглец, ну, по крайней мере, я сейчас почти уверен, что это именно он. – Тут почти полверсты бежать, упреешь! Садись, раз такое дело, подвезу.
Когда «Ниссан» мягко трогает с места, я на всякий случай все же уточняю и получаю утвердительный ответ. Мой собеседник и есть вожак таинственных старопетровских «химиков».
– Тогда у меня к тебе дело. Точнее, не у меня, я тут так… У Лены. Она тебе все объяснит.
– Надеюсь, пистолетом в морду тыкать при этом не станет?
– Нет. Она у нас человек мирный, – отвечаю я.
«Ага, только день у нее сегодня малость нервный», – проскальзывает в голове дурацкая мысль, от которой я почему-то широко улыбаюсь.
Хотя поводов для веселья как-то не наблюдается. Да, мы добрались. Первая часть задачи все-таки выполнена. Но что делать дальше?
В гостевом (хотя, скорее, карантинном) городке нас промариновали трое суток. Нет, относились крайне доброжелательно, кормили вкусно и довольно обильно. Ребят сразу к медикам утащили и обоих прооперировали. Егора стабилизировали, он в себя пришел и даже говорит, Витя вообще на третий день с утра к нам на своих двоих пришкандыбал, в гости. Медленно, по стеночке, но ходит мужик, что радует. А вот в остальном – полный провал. Из прежних знакомых отыскать никого не удалось, Беглеца-Фомина мы больше так и не видели. Пытался его отыскать, меня «химики» вежливо, с извинениями, завернули. Сказали, занят старший. Отсутствовал давно, дел много накопилось… Про то, что золото наше в сгоревшем «Транспортере» осталось, я ему еще в день знакомства рассказал, когда он меня и Лену в Старопетровск вез. Тот только головой покачал, сказал, что тут они помочь не смогут – далеко. И тут-то они от базы далековато, а еще шестьдесят километров в Пустоши, да навстречу всей банде «викингов»… Нет, тут он пас. На мои возражения, мол, там же два килограмма «рыжья», он лишь ухмыльнулся скептически, мол, у золотишка вашего уже точно появились новые хозяева. И на этом – все.
Кстати, «Тигр» наш в «Зону-31» поехал на буксире: пока мы по кочкам скакали, оторвался и отвалился глушитель. Вроде и на ходу машина – и ехать в ней невозможно, ревет, как раненый динозавр. Но машину нам починили на второй день. Я ревизию захваченного хабара провел, отложил для себя только понтовый автомат старшего из «викингов», к которому, помимо полного «магпуловского» обвеса, в кармане разгрузки бывшего владельца отыскался еще и очень крутой ПБС. Уж не знаю, чьего производства, но – реально крутой. Многокамерный, без сменных обтюраторов, способный глушить даже выстрел обычным, не дозвуковым патроном. И оптика оказалась непростая. «Триджикон», очень навороченная модель, не нуждающаяся в батарейках. Работает за счет собственного светонакопителя. Гарантия – чуть не на двадцать лет. В общем, диких денег до войны стоил прибор. Я про такие только в Интернете читал и горючую слюну на пол ронял. А та, шипя и пузырясь, разъедала ковролин. Ну и ботинки себе подобрал по размеру. Остальное пустил на обмен и продажу. «Химики» оказались народом небедным, разобрали все. Правда, на вакцину вырученных денег все равно не хватило бы, и очень сильно. «Тигра» отремонтировал, горючим «под пробку» заправил да соляры в канистрах по двадцать литров на обратный путь докупил. Уже неплохо.
Утром четвертого дня «в гостях» за нами пришел посыльный. По серьезному виду и я, и Лена поняли: все, момент истины. Сейчас будет решаться наша судьба, сейчас станет понятно, за что погибли трое хороших ребят, за что мы убивали «викингов» и гробили дорогую и редкую технику, ради чего вообще проделали весь этот, может, и не очень долгий, но уж точно опасный путь. И стоило ли все оно того?
Кроме Беглеца в комнате, больше всего похожей на переговорную и, скорее всего, ею и являющейся, – только необычно крупная кошка. Красавица, серая, без единого пятнышка, с длинными, будто у рыси, кисточками на кончиках ушей. Видать, не обошлось в предках без мейнкуна. Лежит себе на стуле с видом хозяйки.
Еще трое мне незнакомых мужиков проходят в дверь следом за нами. Не здешние. Не знаю, как объяснить, но – нутром чую: не наши. Знаете, как в прежние, довоенные времена иностранцев на улицах Москвы видно было… Вроде и не говорят ничего, и одеты не сказать, что приметно, а все равно из толпы выделяются. Именно своей нездешностью, чужеродностью. Вот и эти такие же.
Один из вошедших опускает на пол маленькую, но явно тяжелую, куда тяжелее, чем она должна весить при таких размерах, сумку. В ней глухо звякает металл. А на столе перед Фоминым – небольшой светло-серый контейнер очень характерного вида. Что в нем – понятно и так. В нем лежат жизни сотен, а то и тысяч людей. За которые нам с Леной платить нечем.
Вы знаете, как обрывается у человека сердце? Вот я это только что почувствовал. Эти чужаки – тоже покупатели. И, в отличие от нас, им есть чем заплатить. Твою-то мать, тогда зачем же ты, Петр Михайлович, за ногу тебя и об угол, нас сюда приволок? Зачем тебе это представление?!!
Беглец что-то говорит, я слышу голос, но не могу разобрать слов, хотя до него буквально пара метров. Лена делает пару шагов вперед и проводит кончиками пальцев по чуть шероховатому пластику крышки контейнера. И оборачивается ко мне. В глазах у нее стоят слезы, на лице – выражение совсем детской беспомощности. Она словно просит у меня поддержки. А чем я тут могу помочь? Убить тут всех, схватить ящик и бежать к выходу? Да мы даже из комнаты не выйдем – снаружи двое часовых при автоматах. Поэтому я просто беру ее под локоть и прижимаю к себе. Лена идет вслед за мной.
– Обожди, – раздается за спиной голос Беглеца под шорох поехавшего по столу пластика. – Не урони!
Контейнер абсолютно точно сместился по столешнице в нашу сторону на добрых полметра.
Покупатель-иностранец начинает что-то истерично вопить про то, что так поступать нельзя, про то, что он покупатель, у которого есть что отдать за товар. Вываливает из сумки золото, много, килограммов десять там, никак не меньше. Но вся эта истерика с брызгами слюны прекращается, когда Беглец, будто заколачивая гвозди в крышку гроба, отвечает:
