– Что такое интеллигенция? – спрашивал Нгуен Туан и сам отвечал: – Это – стержень, сила и совесть нации. Ее могут подрывать как чужие, так и свои. История знала и то, и другое. И если Вьетнам всегда достигал побед в борьбе за свободу и независимость в течение многих веков, то в этом есть и заслуга великих мыслителей Вьетнама от Нгуен Зудо наших дней.
Как многому в Великой Отечественной советский народ был обязан гражданскому и творческому подвигу Константина Симонова, Михаила Шолохова, Ильи Эренбурга, Леонида Соболева, Михаила Луконина и других известных и менее известных литераторов, так и Вьетнам обязан своим «Золотым колоколам» – Нгуен Туану, Суан Зиеу, Нгуен Ван Бонгу, То Хоаю, Чан Ван Кану, Нгуен Динь Тхи и другим. Они тоже сражались за Родину. Своим оружием. Пером и кистью.
Мне было известно, например, что американские и китайские представители служб психологической войны считали одним из своих опаснейших врагов писателя Нгуен Туана и поэта Суан Зиеу. Их произведения были запрещены в Сайгоне и не печатались в 70-х годах в Китае. Причина? Они говорили о глубоком вьетнамском патриотизме, несгибаемом национальном духе, о вере в победу, единство, свободу и независимость Родины.
И я понял: если бы поддался на то «предупреждение», то сколько бы потерял в творчестве и жизни. И Туан бы мне этого не простил…
Я бежал на каждую новую встречу с Туаном, словно чувствовал, что этих встреч остается все меньше и меньше… Я любил Нгуен Туана, знал его многие годы, и он для меня никогда не изменялся. Одним и тем же веселым, добрым светом сверкали из-за очков его глаза. Тот же высокий лоб, обрамленный седыми длинными волосами, ложившимися на воротник его шерстяной рубашки. Те же воинственные усы. Та же обкуренная трубка…
Я готовился к каждой встрече с Туаном, знал его любимые цветы фузунг, которые он называл цветами «прекрасных мгновений». Их чудесные шапки всегда воскрешали его воспоминания о далеких годах. Когда-то с цветами фузунг встречала писателя после возвращения из колониальной ссылки жена. С цветами фузунг он шагал с маленьким сыном, который в 60-х уже был полковником танковых войск ДРВ. Эти цветы фузунг стояли в самодельной вазе из снарядной гильзы, когда он заканчивал «Очерки войны Сопротивления», удостоенные национальной премии по литературе (правительство республики наградило Нгуен Туана орденом Сопротивления I степени). С цветами фузунг я видел Туана вечером 30 апреля 1975 года, когда в честь освобождения Сайгона весь Ханой вышел на улицы. Нгуен Туан стоял в окружении пятнадцати внучат. Он смотрел в небо, которое разрывали огни победных фейерверков.
– Ты знаешь, – как-то сказал мне Нгуен Туан, – я почему-то в мыслях часто возвращаюсь к прошлому, к моей юности. Это было давно. В Ханое в канун нового, 1941 года. Я прибыл в столицу… в наручниках, в арестантском вагоне в сопровождении полицейских. Возможно, кого-то и ожидал новогодний праздник, а я отправлялся в ссылку. Это был мои второй арест по политическим мотивам. В 1929 году пришлось уже отсидеть в бангкокской тюрьме. Как часто в жизни в трудные моменты нам видятся безвыходные тупики, но время и борьба доказывают, что это были не тупики, а лишь крутые и порой опасные повороты. И вновь перед тобой дорога…
Однажды в полицейском участке Нгуен Туану был задан вопрос: «Род занятий?» – «Литератор», – ответил писатель. «Лицо без определенных занятий», – было занесено в протокол.
Порой судьба изощряется в ненависти к человеку, думал тогда, в 1941-м, Туан, и вспоминал старую легенду: «Два мандарина обратились к королю, желая определить судьбу поэта. У этого человека, говорили они, есть два пути: или с нами, или на плаху. Талант не живет в одиночку…» Поэт избрал плаху…
– Правда, до плахи у меня дело тогда не дошло. Но и с «королями» я не пошел, – продолжал Нгуен Туан. – Через несколько дней события резко изменились.
Колониальная администрация, желая успокоить индокитайскую интеллигенцию, чувствуя, что сместились ориентиры, присудила первую премию за книгу «Тени и отзвуки времени». Вскоре я получил не только свободу, но и чек в Индокитайском банке на целых 500 пиастров. По тем временам это была солидная сумма, учитывая, что мешок в сто килограммов риса стоил два-три пиастра. За столько же можно было справить европейский костюм…
Что делать со свободой, я знал, но как поступить с деньгами?.. – Туан улыбнулся в усы. – Решение было найдено. Разыскал одну из своих знакомых – известную в те времена певицу – и отправился с ней в банк. Получил деньги, отдал их даме. Прежде, в трудные годы, она не раз помогала мне.
Но вряд ли эти деньги могли покрыть те расходы, которые она несла, оплачивая долги молодого писателя. И есть ли вообще та монета, которой оплачивается признательность и доброта?
– В годы первой войны Сопротивления, – продолжал Туан, – наши дороги разошлись. Я ушел в партизанские районы, а она осталась в столице, не теряя связи с революционерами. Однажды друг привез от нее посылку. Я развернул сверток и обнаружил слиток золота и шелковый платок. Слиток золота? Я отдал его революционной власти. А вот платок… – Туан вытащил его из нагрудного кармана и развернул…
Долго, сосредоточенно смотрел он на причудливые вензеля. Затем сложил платок и спрятал в нагрудный карман.
– Она погибла во время первой войны Сопротивления. Как и при каких обстоятельствах – не знаю. Мне неведомо, где ее могила; но память о ней сохранил навсегда. Я запомнил ее слова: «На Востоке краешком засветилось солнце: заря – это предвестница дня, это путь к дневному курьеру». Сейчас этот дневной курьер несется над всем Вьетнамом.
Однажды Туан пришел ко мне в канун нового года. В коричневой вельветовой куртке, в черной шерстяной рубашке. (Это была его любимая одежда.) Писатель протянул мне свою новую книгу: старый человек должен еще писать и новые книги.
– Читатель видит в нас источник нравственной силы. Он не прощает нам слабых, бездушных строк. Чашечка зеленого чая утоляет жажду, рис кормит человека, а книга насыщает мозг, – говорил мне Туан. Он приобрел известность в литературных кругах в середине 30-х годов. Еще до Августовской революции 1945 года без колебаний включился в революционную борьбу. В 1946-м – в возрасте 36 лет (родился 10 июля 1910 года) стал первым генеральным секретарем Ассоциации литературы и искусства Вьетнама. Его книги и рассказы «Чашка чая из утренней росы», «Без родины», «Храм музыки», «Дух сопротивления «, «Черная река» и многие другие отмечены романтической приподнятостью, отточенностью стиля. В переводах Нгуен Туана Вьетнам «открыл» Чехова, Гоголя… Он – автор статей о творчестве Л. Толстого, Ф. Достоевского…
Когда массированным налетам американской авиации подвергался угольный район Вьетнама – Хонгай, он писал гневные репортажи с места событий для ханойской газеты «Тхонгнят» – «Единство». Как-то я застал Туана за письменным столом. Он заканчивал новеллу «Островной уезд». За окном громыхала гроза. Писатель открыл ставни: «Люблю буйство природы. Дожди вспучивают ручьи и реки, правда, они грозят прорвать дамбы, но зато обновляют землю». Пока Туан заваривал крепкий зеленый чай, я углубился в чтение его новеллы.
