– Чемодан влезет. – Давыдова распахнула вполне даже вместительный багажник. – А понты, потому что в нашем климате, если вы забыли, три месяца лето и вечная зима. А когда лето наступает, то в этом кабриолете от выхлопных газов можно рехнуться. Так что я крышу практически не складываю. Редко только, за городом или когда сына везу. Он очень уж любит. Конечно, все девчонки сразу в обморок падают и думают, кто же это едет там – такой прекрасный парень? Не иначе иностранный артист!
– А можно я тоже вас попрошу крышу опустить? Тоже хочу, чтоб девчонки подумали, что иностранный артист едет!
– Хорошо. – Давыдова вздохнула. – Все вы, мальчишки, одинаковые. Только очки черные наденьте, а то за автографами кинутся, не ровен час затопчут!
Кака достал из портфеля очки и послушно надел. Она ему так нравилась, эта фифа Давыдова, и он никак не мог понять, чего это он столько лет упирался и не хотел с ней знакомиться. Вот идиот!
Наконец они сели в машину, и он уставился на ее загорелые колени, которые вдруг оказались прямо перед его носом.
– Что? – спросила она.
– Что? – не понял он.
Давыдова вздохнула.
– Это колени, – пояснила она, полезла в свою огромную сумку, достала из нее белый шелковый шарфик и расстелила его у себя на коленях. – Так лучше?
Кака почувствовал себя бараном, но взгляд отвести не смог.
– Так тоже хорошо, – ответил он. Загорелые колени просвечивали сквозь шарфик и выглядели еще более соблазнительно, чем до этого.
Давыдова усмехнулась, и они тронулись с места.
– Пристегнитесь, а то загундит сейчас, – сказала Давыдова, выруливая со стоянки.
– Вас как зовут? – спросил Кака, послушно пристегиваясь.
– Не поняла? – удивилась Давыдова.
– Ну, Надежда – это очень официальное имя, а как вас называют близкие?
– Нюся, – ответила она, оторвавшись от дороги и внимательно посмотрев ему в глаза. – Некоторые, правда, называют тетей Нюсей.
– Мне не нравится. Какая же вы Нюся? Можно я буду называть вас просто Надей?
– Можно. А вас тогда как зовут?
– Будете смеяться. Меня зовут Какой.
– Странное имя. Не сказать, чтоб некрасивое, но очень эксцентричное. А почему так?
– Это Шестопалов еще в детстве придумал. Константин Константинов. Сокращенно – Ка-ка.
– Мне тоже не нравится.
– Тогда зовите меня Костей.
– Хорошо. А вы, случайно, не Константинович?
– Константинович.
– Дурдом.
– Надя! А можно я вас приглашу ужинать?
– Пригласите.
– Приглашаю.
– А куда?
– А куда – вы скажете. Я же ничего теперь в Питере не знаю. Чувствую себя настоящим иностранцем. Вон сколько всего понастроили. В свое время этот город стал для меня родным, а теперь ничего не узнаю.
– В центре ничего не изменилось, даже еще красивее стало.
Они мчались по шумным, запруженным автомобилями улицам, и Константин не узнавал ничего вокруг. Машина Давыдовой обращала на себя внимание прохожих и других автомобилистов. Таких автомобилей Кака в Америке не видел. Нет, конечно, богатые люди ездили на «мерседесах» и БМВ, но это в большинстве своем были машины большие, представительского класса. Эта же машинка была какая-то игрушечная, имела свое лицо и походила на автомобили из мультика про крутые тачки. Этот мультик он как-то с удовольствием смотрел вместе с Анечкой.
– Надя, мне Игорь говорил, что вы не замужем. Чего так?
– Ну, я не всегда не замужем, а периодически. Вы же тоже, как сообщает тот же источник, вроде бы не женаты.
– Был два раза. Дочке тринадцать лет. Живет в новой семье ее матери. А я воскресный папа.
– А у меня сын Степан. На втором курсе в институте учится. Живет со мной. Я пока еще не готова отдать его какой-нибудь девице.
– Ни фига себе. А я, признаться, даже забыл, что мы с вами ровесники. Как вам удается так выглядеть? В смысле, лет на десять моложе меня.
– Спасибо за комплимент.
– Никакого комплимента. Чистая правда. Так как?
– Деньги.
– Вы их к лицу прикладываете?
– И к лицу тоже.
– В Америке все женщины толстые.
– А я на диете сижу постоянно. Готовлюсь встретить мужчину своей мечты.
– А вы его как узнаете?
– Просто. У него нос особой формы.
– Как у меня?
– Не исключено.
– Когда встретите, на диету плюнете и растолстеете?
– Все может быть. Говорят, что счастливые женщины дурнеют. Лев Толстой такое утверждал, а он зря не скажет. Хотя я уже к этой своей диете так привыкла, что и не замечаю ее.
За этой легкой болтовней Кака даже не заметил, как они въехали в центр и остановились у дома из стекла и бетона. Дом был втиснут в старую застройку и выделялся из окружающей среды. Солидный подъезд был отделан черным мрамором, входные двери выполнены из тонированного стекла. Давыдова подъехала к воротам в подземный паркинг. Ворота открылись, и они скользнули в темноту и прохладу парковки. Давыдова задвинула солнечные очки на лоб, Кака последовал ее примеру. Его поразил представленный на этой парковке автопарк. Безусловно, в Америке люди живут гораздо скромнее. Миновав сверкающие «мерседесы», «порше», «крузеры» и разномастные БМВ, Давыдова приткнула свою машину рядом с красным «астон-мартином». Вылезая из машины, Кака аж присвистнул.
– Богато, однако! – заметил он, оглядывая всю эту роскошь.
– Чиним-паяем, нефть продаем, газ добываем, взятки берем и в сериалах снимаемся. Хотя артисты наши со своими кабриолетами уже практически все в Москву перебрались, – пояснила Давыдова.
– Я бы сказал, это даже несколько вызывающе.
– Банановая республика, чего вы хотите?! Деньги зачастую шальные, потом и кровью не оплаченные, а с другой стороны, голодное советское детство. И вот вам, пожалуйста, – «бентли». И чтоб непременно красный. Так что я со своей малипусенькой тачкой – скромная скромница.
– Тогда пройдемте, скромница, в нумера! – сказал Кака, вытаскивая из багажника свой чемодан.
На лифте они поднялись в холл первого этажа. На пути у них стоял пост вооруженной до зубов охраны.
– Здравствуйте, Надежда Михайловна! – поприветствовал Давыдову дюжий молодец в черной униформе.
– Здравствуйте, Сережа! Познакомьтесь, это Константин Константинович, он будет некоторое время в квартире Игоря Александровича проживать.
– Здрасте, – сказал детина по имени Сережа, обращаясь к Константину. – Я извиняюсь, конечно, но документик ваш какой-нибудь можно? Я ксеру сниму, у нас правила.
