"Враг бросил на Сталинград всю авиацию своего 4-го воздушного флота, начав в 6 часов вечера бомбардировку сразу всего города. В составе этого флота в то время насчитывалось свыше 1000 самолетов, из которых более 600 потом постоянно действовали на сталинградском направлении. Гитлеровские воздушные пираты буквально засыпали город фугасными и зажигательными бомбами.
Над Сталинградом и его окрестностями уже два месяца стояла сухая жаркая погода, не было ни одного дождя. Город, застроенный густо, имел много деревянных зданий с кровлями из легковоспламеняющихся материалов. В нем находились нефтехранилища, высились гиганты-заводы, созданные в годы пятилеток, с их запасами топлива и сырья. Обрекая огню это детище нашего народа, в которое он вложил столько неутомимого труда и которое грудью отстоял в дни царицынской обороны, фашистские стервятники не посчитались ни с чем, они низвергли на Сталинград лавину смерти и разрушения.
Сталинград потонул в зареве пожарищ, окутался дымом и копотью. Огонь возникал повсеместно, горел весь город: ярко, как костры, пылали деревянные строения; огромные клубы дыма и языки пламени взвивались над заводами; горели пристани; подобно действовавшему вулкану, извергавшему лаву, полыхали нефтехранилища. Кварталы огромного цветущего города, в котором проживало около 600 тысяч жителей, превращались в развалины: со звоном вылетали оконные стекла, с шумом обрушивались потолочные перекрытия, раскалывались и падали стены.
От прямых попаданий бомб, от огня и удушья пожаров, под обломками зданий гибли сотни мирных жителей. Неожиданный налет застал их врасплох. В первые минуты налета люди, особенно женщины и дети, в ужасе метались по улицам, тщетно ища спасения от гибели. Мощный бомбовый удар воздушных пиратов обрушился в основном на жилые кварталы города, сильно пострадало его мирное население. Как уже отмечалось, войск в городе почти не было, они располагались далеко за его пределами.
В городе был разрушен водопровод. При отсутствии колодцев это страшно затруднило борьбу с очагами огня, во множестве возникавшими в разных местах одновременно. Сразу же нарушилась проводная связь, из строя вышли все радиостанции. По улицам невозможно было проехать и лишь с большим трудом удавалось пробираться пешком.
В этот тяжелейший для Сталинграда день нельзя было оставлять командный пункт, но мы с Никитой Сергеевичем все же несколько раз выходили наружу, чтобы увидеть своими глазами происходящее вокруг. Нашему взору открылась картина, которая не укладывалась в сознании.
Многое пришлось пережить в минувшую войну, но то, что мы увидели 23 августа в Сталинграде, поразило нас как тяжелый кошмар. Беспрерывно то там, то здесь взметались вверх огненно-дымные султаны бомбовых разрывов. Из района нефтехранилищ огромные столбы пламени взмывали к небу и обрушивали вниз море огня и горького, едкого дыма. Потоки горящей нефти и бензина устремлялись к Волге, горела поверхность реки, горели пароходы на сталинградском рейде, смрадно чадил асфальт улиц и тротуаров, мгновенно, как спички, вспыхивали телеграфные столбы. Здания ватной фабрики, расположенные против командного пункта, были объяты пламенем и клубами дыма; многие из них рухнули, изуродованные скелеты других страшно дымились; служивший квартирой Никите Сергеевичу домик, в котором я бывал в первые дни моего пребывания в городе, взлетел на воздух.
Вся сталинградская земля как-то взъерошилась и почернела. Казалось, чудовищный ураган ворвался в этот город, поднял его на воздух и обрушил осколки зданий на площади и улицы. Воздух сделался горячим, едким, горьким. Дышать было очень трудно.
Стоял невообразимый шум, надрывавший слух адской дисгармонией самых разнообразных звуков. Визг летящих с высоты бомб смешивался с гулом взрывов, скрежетом и лязгом рушащихся построек, потрескиванием бушевавшего огня. В этом хаосе звуков отчетливо выделялись стоны и проклятия гибнущих, плач и призывы о помощи детей, рыдания женщин. Сердце сжималось от сострадания к невинным жертвам фашистского людоедства, ум не мирился с невозможностью предотвратить мучения сотен мирных людей, особенно детей".
Разумеется, ударами по стратегическим объектам "Штуки" из состава 2-й эскадры пикирующих бомбардировщиков не ограничивались. Пикировщики часто сбрасывали бомбы с горизонтального полета, их летчики не считали нужным выбирать конкретную цель. Бомбежка 23 августа стала первым актом Сталинградской битвы, которая продлится до начала февраля. Несмотря на первоначальные успехи, в Сталинграде германское наступление было остановлено. Штурм города совершенно неожиданно для нацистского руководства превратился в кровопролитный бой на истощение. В этом бою пикировщики были незаменимы.
Ганс-Ульрих Рудель, принимавший участие в этих боях, вспоминал впоследствии:
"Ожесточенные бои вспыхивают за городские кварталы, за каждый погреб, за кусок фабричной стены. Мы должны сбрасывать наши бомбы чрезвычайно аккуратно, потому что наши собственные солдаты находятся всего в нескольких метрах, в другом погребе или за обломками соседней стены. На наших фотокартах города различим каждый дом. Цель каждого пилота точно помечена красной стрелкой. Мы летим с картой в руках, нам запрещено сбрасывать бомбы, прежде чем мы наверняка опознаем цель и определим точное положение своих войск. (…)
Все западная часть города сейчас находится в немецких руках, только в меньшей восточной части, на самом берегу Волги, еще остались очаги русского сопротивления и здесь идут яростные атаки. Часто русские зенитные орудия замолкают к обеду, возможно, потому, что они уже израсходовали все боеприпасы, которые им подвезли из-за реки прошлой ночью. На другом берегу Волги советские истребители взлетают с нескольких аэродромов и пытаются ослабить наши атаки на русскую часть Сталинграда. Они редко преследуют нас над нашими позициями и обычно поворачивают обратно, как только под ними уже нет их собственных войск. Наш аэродром находится рядом с городом, и когда мы летим в строю, то должны сделать один или два круга, чтобы набрать определенную высоту. Этого достаточно для советской воздушной разведки, чтобы предупредить зенитчиков. Судя по тому, как идет дело, мне не нравится мысль о том, чтобы отлучиться даже на один час, слишком многое стоит на кону, мы чувствуем это инстинктивно. На этот раз я нахожусь на грани физического срыва, но если они решат, что я болен, это будет означать потерю моего подразделения, и этот страх придает мне новые силы. После двух недель, во время которых я чувствую себя скорее в Гадесе, подземном царстве теней, чем на земле, я постепенно восстанавливаю силы. Между делом мы наведываемся в сектор севернее города, где линия фронта пересекает Дон. Несколько раз мы атакуем цели рядом с Бекетовом. Здесь зенитки ведут особенно сильный огонь, выполнить задание очень трудно. Согласно показаниям захваченных в плен русских, эти зенитные орудия обслуживаются исключительно женщинами. Когда мы собираемся на дневные вылеты в этот сектор, наши экипажи всегда говорят: "У нас сегодня свидание с этими девушками-зенитчицами". Это ни в коем случае не звучит пренебрежительно, по крайней мере для тех, кто уже летал в этот сектор и знает, как точно они стреляют.
Мы регулярно бомбим мосты через Дон к северу от города. Самый большой из них находится рядом со станицей Клетская, и этот плацдарм на западном берегу Дона особенно бдительно защищают зенитки. Пленные рассказывают нам, что здесь находится штаб. Плацдарм постоянно расширяется, и каждый день Советы перебрасывают сюда все больше людей и снаряжения. Наши атаки на мосты замедляют прибытие этих подкреплений, но они способны быстро восстанавливать их с помощью понтонов, так что вскоре переправа через реку возобновляется".
