Эти взгляды, как очевидно, не исключали развития связей между европейскими государствами, и очень странно полагать, что схожее, общее для многих формирующихся европейских этносов, «третьеримское» учение должно было именно для Москвы означать неизбежное движение к изоляционизму.
(4) «Колонизационные» планы и стремления Европы.
В эпоху Великих географических открытий Центральная Европа оказалсь практически лишена доступа к ресурсам новых «заморских колоний». И страстное желание исправить эту несправедливость за счет земель на Востоке прекрасно сформулировал Матвей Меховский: «Южные края и приморские народы вплоть до Индии открыты королем Португалии. Пусть же и северные края с народами, живущими у Северного океана к востоку, открытые войсками короля польского, станут теперь известны миру» [Меховский М. Трактат о двух Сарматиях; см. также Tractatus de duabus Sarmatiis Asiana et Europiana et de contentis in eis, Cracoviae].
Но почему же это самое вроде бы «неизбежное» русско-европейского сближение сошло на нет к середине XVI в.?
Причины такого итога «сближения» вытекают из причин, это «сближение» породивших.
(-1) Тактические интересы европейских государств и России.
Из проведенного выше анализа прекрасно видно, что к 20-м гг. XVI в. эти самые «тактические причины сближения» были исчерпаны: Габсбурги договорились с Ягеллонами в ходе масштабного Венского конгресса 1515 г., собравшего основных действующих лиц центральноевропейской политики, а датские короли достигли «определенных» успехов в укреплении своей власти над Швецией.
(-2) Стратегические интересы европейских государств и России.
«Стратегическое партнерство» XV–XVI вв. серьезно подрывали не слишком значительный объем и специфический «колониальный» характер русско-европейской торговли. Другой проблемой оказалось отсутствие реальных возможностей координации борьбы с пусть и схожими глобальными вызовами в Восточной и Центральной Европе. Более того, быстро выяснилось, что эти глобальные «общие» вызовы один потенциальный «стратегический партнер» может тактически успешно использовать против другого. Недаром Василий III на переговорах с Герберштейном и иными имперскими посланниками особое внимание уделял вопросу о взаимоотношениях Ягеллонов с Крымом.
(-3) Внутренние проблемы европейских государств и России.
Европа в XVI в. вступает в одну из своих многочисленных «эпох масс», когда идеология широких социальных движений входит в «высокую» политику. А очевидный «религиозный» характер основных социальных движений в такой обстановке практически исключает возможность успешных союзов со «схизматиками»/«латынянами» — «чужими» по принципиально важному религиозному признаку. Более того, наличие таких упорствующих в своих заблуждениях «чужих» очень помогает в выстраивании собственных идентичностей через противопоставление себя русскому/европейскому антимиру, наделенному, как хорошо видно на примере анализа сочинений Герберштейна, всеми качествами, что должны отличать недочеловека.
(-4) «Колонизационные» планы и стремления Европы.
В XVI в., как мы знаем, продемонстрированные «колонизационные» планы Европы столкнулись с неустранимым противоречием между весьма посредственным «колонизационным» потенциалом Польши и Германии — и крайне низкой «колонизационной» податливостью «восточного» направления вообще и России в частности.
Все вместе это привело Московскую Русь к периоду весьма холодных русско-европейских отношений. Как видим, по той же дороге, скорее всего, пошла бы и Тверская, и Новгородская Русь. Разве что более мирное развитие отношений с Великим княжеством Литовским и Польшей могло бы потенциально снизить накал ягеллонской пропаганды что против Новгородского государства, что против Великой Твери, что против Москвы Ивана Молодого и Дмитрия Ивановича.
Глава 8
Эволюция Московского Царства и московская альтернатива
Среди мириад идиотских утверждений касательно русских чемпионом является сказка об их предрасположенности к авторитарному стилю правления. Другим распространенным заблуждением является вера во врожденное стремление русские к расширению своих границ силой оружия.
С идеей имманентного русского империализма часто связывают столь же неверную концепцию русского мессианизма, выдуманную русскими философами XIX в., перечитавшими Гегеля на ночь глядя.
И все это приводит нас к, наверное, наиболее распространенному заблуждению касательно русских, утверждающему, что они — европейцы.
Маршалл По в вольном пересказе автора
1. Государство и общество Московской Руси
Думаю, все внимательные читатели к этой главе уже заметили, что для меня любимейшей (хотя и не обязательно лучшей) эпохой в отечественной истории являются XIV–XVII вв., время Великого княжества Тверского, Великого княжества Московского и Московского Царства. Такие предпочтения, мягко скажем, не слишком распространены. Кто-то считает лучшим временем советский период нашей истории, кто-то — петербургский, кто-то любит домонгольскую княжью Русь, кто-то покорен «легендарным» догосударственным временем, кто-то считает мерзостью и пакостью все государства, все общества, существовавшие на наших землях.
Моих же единомышленников в этом вопросе можно пересчитать по пальцам, и такое отношение к эпохе Тверской и Московской Руси можно понять.
Да, XIV–XVII вв. не были славнейшей эпохой отечественной военной истории. На каждую яркую победу этого времени приходится хотя бы одно обидное, жестокое поражение. Были тогда Вожа, Непрядва, Ока, снова Ока, Угра, Казань, Ведроша, Гельмед, Смоленск, снова Казань, Полоцк, Молоди, Псков, Москва, Шепелевичи. Но были и Тростна, Москва, Белев, Суздаль, Орша, Улла, Москва, Венден, Полоцк, Кромы, Клушино, Смоленск, Чуднов.
Да, социальное и политическое устройство Великого княжества Московского и Московского Царства лично у меня не вызывает особого восторга.
Да, я не вижу в то тяжелое время в России и никакого особого «расцвета духовности».
Наконец, по такому критерию, как количество «русских людей» и качество их жизни, рассматриваемая эпоха была не лучшей в нашей истории.
Так что мифическая интегральная характеристика времени, складывающая из социальных и демографических показателей, культурных и военных успехов народа и государства, именно где-то между XIII и XVII вв. проходит через минимум.
И именно поэтому такая эпоха неизбежно должна была стать моей «любимицей». Уж очень прочно забита в мою голову простая мысль: сила, прикладываемая к «телу» в некоторый момент времени, определяет его УСКОРЕНИЕ в этот момент, то есть вторую производную по времени от упомянутой мифической интегральной характеристики. И следовательно, эпоха, когда «качество» нашей жизни прошло через минимум, а первая производная от этого «качества» поменяла знак, — это время наибольшего ускорения жизни, время наиболее продуктивного приложения к нашей истории «положительных» сил.
