Если, однако, обратиться к этническим передвижениям предшествующей эпохи, то найдется и более реальная основа для проникновения славянской мифологии на Восточный Кавказ.
Арабские и персидские авторы IX-X вв. (ал-Балазури, ат-Табари, ал-Куфи и др.) и армянские историки рассказывают о «быстром рейде» арабского полководца омейядского халифа Мервана II в 737 г. в землю хазар. Пройдя мимо хазарской столицы ал-Бейда, оставленной каганом (тот отошел к каким-то горам), арабы сделали набег на оседлых хазарских подданных, захватили в плен 20 тысяч семей и, подойдя к Сакалибской (Славянской) реке, стали лагерем. Это было недалеко от тех гор, у которых расположился со своим войском каган, потому что, когда каган, узнав о разгроме лучшей части своей армии отдельным арабским отрядом, запросил мира, гонцу потребовалось всего три дня на поездку от одного войска к другому и обратно. Уходя, арабы захватили пленных с собой и поселили их в Хахити (Кахетии). Там поселенцы вскоре взбунтовались, убили арабского эмира и бежали на родину, но Мерван перехватил их по дороге и истребил.
Источники не очень ясно описывают события, поэтому современные исследователи расходятся в понимании происшедшего: каков был маршрут похода, какая река именуется славянской — Дон, Кубань или Волга, к какой народности относились захваченные и переселенные в Кахетию пленные (Мавродин 1945: 178-180; Артамонов 1962: 218-224; Минорский 1954: 147; Кляшторный 1964: 16-18; Новосельцев 1965: 367-371). У ал-Белазури и ат-Табари они названы сакалибами. Так арабы обычно называли славян (этноним этот тождествен греческому «склавиной»), хотя иногда(в более позднее время) переносили этот термин и на других оседлых северян. Некоторые исследователи считают, что в данном случае сакалибами названы буртасы (Артамонов 1962: 230). Однако наиболее подробный из арабских источников, ал-Куфи, указывает, что Мерван совершил набег «на Сакалибов и соседних с ними неверных разного рода. Затем подошел к реке Сакалибов и стал Л лагерем»» (Кляшторный 1964: 17—18). Если бы термин «сакалибы» использовался здесь расширительно, то не было бы надобности добавлять других «неверных разного рода». Значит, в числе переселенных были и собственно славяне.
На решении Мервана переселить славян в пограничную долину, возможно, сказался арабский опыт использования славян в качестве стражи и военных поселенцев: у кордовских эмиров и халифов VII в. была «славянская гвардия». Вообще в VII в. немало славянских переселенцев жило крупными массивами в Византии и (перейдя из Византии) в разных местах арабского мира, в частности и в Сирии (Lewicki 1951, 1956: 3-9; Левицкий 1964: 6-15).
Впрочем, как уже отмечено, проживание славянских пленников Мервана в Кахетии было недолгим. Но подобные переселения подданных из одной окраины каганата на другую практиковали и сами хазары. Во всяком случае по крайней мере в X в. на территории каганата жило много славян (AI-Manueli 1851: 9, 11, 12 или Al-masudl 1975). С хазарами славяне приходили на Кавказ и раньше.
Известно описание хазарской трапезы VII в. в «Истории агван» Мойсея Каганкатцваци (Утийца). Трапеза происходила в лагере хазар у Партава (Берда'а). Хазарский каган, взяв и ограбив Тбилиси, вошел в (Кавказскую) Албанию и расположился лагерем у Берда'а. Туда в 628 г. на поклон к нему прибыл Виро, католикос Албании. При этой оказии христиане наблюдали хазар за трапезой, знакомились с их обычаями и языком. При еде рты хазар были покрыты «грязью жира-сала». Армянский автор использовал в описании русское слово «сало», написав его армянскими буквами и тут же переведя армянским словом, означающим жир (Моисей 1861: 125- 126; Марр 1935: 73). Он отметил также, что ковш хазары называют словом «шором». Исследователи сопоставляют это слово со славянскими «череп», «черепок», «черпак», а также «шелом» (шлем) (Мавродин 1945: 178); все это не очень надежно, однако восточнославянское полногласие (-оро-) в слове «шором» во всяком случае налицо, «сало» же опознано с полной убедительностью.
Это дает исследователям основание полагать, что в составе хазарского войска были славяне. Поскольку, по летописи, хазарам платили дань поляне, северяне, радимичи и вятичи, из этого региона и могли происходить славяне Кавказа, а с ними — и мифы о Перуне, которые и сохранились на Кавказе.
Итак, VII—VIII в. — вот наиболее вероятное время проникновения сведений о Перуне в кавказскую среду.
Это и есть то время, к которому нужно относить представления восточных славян о претензиях громовержца Перуна на роль верховного или даже единственного бога и о его борьбе с неким другим богом (на место последнего вайнахи подставили своего). Не думаю, что этим другим был Велес. Скорее стоило бы предположить у славян такую же подспудную борьбу громовержца за старшинство в пантеоне с богом неба, какую у греков Зевс вел с Хроносом, а у индоариев Индра (а может быть, еще замещенный им позже Парджанья) с Дьяусом.
Чтобы проверить аутентичность сведений вайнахских текстов о Пиръоне как обрывков славянской мифологии о Перуне и оценить значение добытой информации для изучения славянского язычества, необходимо проследить много связей и аналогий. Нужно эти кавказские фольклорные отражения сопоставить с русским фольклором, чтобы и там в свете этих кавказских сведений увидеть возможные отражения культа Перуна. Нужно те и эти отражения рассмотреть в рамках этнографии, чтобы реконструировать, насколько возможно, религиозную систему, отраженную в них. Нужно сравнить полученные сведения с характеристиками бога- громовика у других индоевропейских народов, чтобы оценить то новое, что в результате обогатит наши представления о славянском язычестве.
2. ШЕСТИБОЖИЕ В ЛЕТОПИСНЫХ ТЕКСТАХ И В АРХЕОЛОГИИ
Боги договоров Перун и Волос
Летописи дают главную основу наших традиционных знаний о славянских языческих богах и их почитании у восточных славян.
Первые упоминания языческих богов в летописи — в договорах русских князей с греками. Это всего два бога — Перун и Волос. Сразу же возникает вопрос, чьи это боги в этническом плане. Для Рыбакова этот вопрос не существовал. Между тем, вопрос не лишен оснований. Рыбаков и многие московские археологи и историки сильно славянизировали первых летописных князей Киева, игнорируя долгую традицию объективного исследования варяжского вопроса. Дискуссия эта пришла сейчас к спокойному установлению значительной роли варягов в русской истории и к элиминации натяжек и «патриотической» игры с местными и этническими названиями, содержавшими созвучие «рос», «рус» и подобные (см. Клейн и др. 1970; Клейн 1999).
Князья этого времени, правившие в славянских городах, еще типичные норманны, викинги. Об этом говорят не только летописные легенды и археологические материалы, не только обстоятельства появления этих князей в восточнославянской земле, но и их имена, Имена эти — Рюрик (Хредрик), Олег (Хелгу), Аскольд (Хаскальдр), Дир (Дюрре), Игорь (Ингвар) — совершенно необъяснимы из славянских корней, но легко раскрываются из скандинавских. Норманнской была и значительная часть их послов, заключавших договоры: Карлы, Инегелдъ, Игелдъ, Фарлоф, Рулавъ, Фрелавъ, Гуды, Руалдъ, Роалд, Ивор, Улебъ, Шихъбернъ, Гримъ, Турдъ, Гунар, Фуръстенъ, Бруны, Туръбернъ, Свень, Стиръ и т. п.
