Все встало на свои места во время визита государственного секретаря Уоррена Кристофера в Пекин в марте 1994 года. Как позднее вспоминал Кристофер, целью его визита было решение вопроса о «наиболее благоприятствуемой нации» к тому времени, когда в июне истек бы срок продления на год статуса «наиболее благоприятствуемой нации», и «обратить внимание китайцев на то, что в соответствии с политикой президента у них остается мало времени на приведение в порядок их дел в области прав человека. Если они хотели сохранить привилегии по сниженным торговым тарифам, должен быть значительный прогресс в этой сфере, и достигнут он должен быть как можно скорее»
[669].
Китайские представители сочли время, выбранное для визита, крайне неудачным. Прибытие Кристофера совпадало с днем открытия ежегодной сессии китайского законодательного органа — Всекитайского Собрания народных представителей. Присутствие американского госсекретаря, обвиняющего китайское правительство по вопросам прав человека, предполагало либо поставить на второй план слушания в законодательном органе, либо заставить китайских официальных лиц занять оборонительную позицию и подтвердить свое неприятие давления извне. Позднее Кристофер признал: это было «отличным местом для демонстрации своего намерения противостоять Америке»
[670].
Они так и поступили. В итоге произошло одно из наиболее явно выраженных враждебных дипломатических столкновений с начала американо-китайского сближения. Сопровождавший Кристофера Лорд описал встречу Кристофера с Ли Пэном как «самую жесткую дипломатическую встречу, на которой ему приходилось присутствовать»
[671] — а он вместе со мной принимал участие во всех переговорах с северными вьетнамцами. Кристофер рассказал в своих мемуарах о реакции Ли Пэна, утверждавшего, что «политика Китая в области прав человека — не наше дело», заметив, что у самих Соединенных Штатов есть множество проблем с правами человека, на которые следовало бы обратить внимание. «…Желая убедиться в том, что я должным образом оценил всю глубину их неудовольствия, китайцы резко отменили мою встречу с президентом Цзян Цзэминем, которая должна была состояться несколько позднее в этот же день»
[672].
Вся эта напряженность, перечеркивавшая, казалось, два десятилетия созидательной китайской политики, привела к расколу в администрации между экономическими и политическими ведомствами, ответственными за оказание нажима по вопросу о правах человека. Столкнувшись с китайским сопротивлением и внутренним давлением в Америке имеющих дела с Китаем компаний, администрация обнаружила себя в унизительной позиции упрашивающей Пекин стороны в последние недели до истечения срока, чтобы тот сделал достаточно скромные уступки, на основании чего Америка получила бы возможность предоставить Китаю статус «наиболее благоприятствуемой нации».
Вскоре после возвращения Кристофера и с приближением назначенного ею самой конечного срока продления статуса «наиболее благоприятствуемой нации» администрация тихо отменила свою политику выдвижения условий. 26 мая 1994 года Клинтон объявил, что пользы от этой политики больше нет и что статус «наиболее благоприятствуемой нации» для Китая будет продлен еще на один год, по существу, без каких-либо условий. Он обязался следить за прогрессом в области прав человека другими средствами, такими как поддержка НПО в Китае и поощрение тех, кто лучше всего ведет бизнес.
Следует еще раз повторить: Клинтон все время имел намерения поддержать политику, сохраняющую отношения с Китаем на протяжении срока работы пяти администраций от обеих партий. Но как недавно избранный президент он чутко реагировал на общественное мнение внутри Америки, гораздо более чутко, чем на нечто неосязаемое, из чего состоял китайский подход к внешней политике. Он выдвинул условия из-за своей убежденности и, что было превыше всего, потому что хотел защитить китайскую политику от назревавшего удара со стороны конгресса, пытавшегося окончательно отказать Китаю в предоставлении статуса «наиболее благоприятствуемой нации». Клинтон считал, что китайцы «обязаны» администрации США и должны пойти на уступки по правам человека для возобновления контактов на высшем уровне и получения статуса «наиболее благоприятствуемой нации». Однако китайцы считали, что они «имеют право» на такие же ничем не обусловленные контакты на высоком уровне и условия торговли, которые предоставляют им другие страны. Они не рассматривали устранение односторонней угрозы в качестве уступки и чрезвычайно чувствительно относились к любому намеку на вмешательство в их внутренние дела. До тех пор пока права человека оставались главной темой китайско-американского диалога, стороны неизбежно заходили в тупик. Этот опыт заслуживает внимательного исследования защитниками политики конфронтации в наши дни.
В оставшееся время своего пребывания на посту президента в первый срок Клинтон сократил конфронтационные действия и стал подчеркивать «конструктивное вовлечение». Лорд созвал послов США в Азии на совещание на Гавайях для обсуждения всесторонней азиатской политики и установления баланса между целями администрации в области прав человека и геополитическими императивами. Пекин взял на себя обязательство возобновить диалог, необходимый для достижения успеха программы реформ и членства Китая в ВТО.
Клинтон, как и Джордж Буш-старший до него, с пониманием относился к озабоченности сторонников демократических перемен и прав человека. Однако, как и все его предшественники, он пришел к пониманию необходимости учета убеждений китайских руководителей и их стойкости перед лицом национальной проблемы.
Отношения между Китаем и Соединенными Штатами быстро шли на поправку. Долгожданный визит Цзян Цзэминя в Вашингтон состоялся в 1997 году, ответом ему был 8-дневный визит Клинтона в Пекин в 1998 году. Оба президента продемонстрировали кипучую энергию. В печати появились пространные коммюнике. Они создали консультативные органы, занимавшиеся массой технических вопросов, и покончили с атмосферой конфронтации, омрачавшей отношения почти 10 лет.
Чего не хватало отношениям — так это такой четко очерченной взаимной цели, которая объединила бы Пекин и Вашингтон в противодействии советскому «гегемонизму». Американские руководители не могли не забыть различные формы давления в части, касающейся прав человека, создававшиеся благодаря их собственной внутренней политике и их убеждениям. Китайские руководители продолжали рассматривать американскую политику как нацеленную, по крайней мере частично, на то, чтобы не допустить достижения Китаем статуса великой державы. Во время беседы в 1995 году Ли Пэн озвучил тему заверений, сводившихся к тому, чтобы успокоить вероятные страхи американцев в отношении тех целей, которые мог бы преследовать возрождающийся Китай: «Некоторым людям не стоит волноваться по поводу быстрого развития. Китаю понадобится 30 лет, чтобы догнать среднеразвитые страны. Наше население слишком большое». Соединенные Штаты, в свою очередь, регулярно обязывались не менять свою политику на политику сдерживания. В результате заверений с обеих сторон каждая из них получила возможность делать то, в чем она уверяла другую сторону, таким образом, частично себя сдерживая. Уверения в силу этого переплелись с угрозами.
