Как и боялся Мао Цзэдун, китайская ДНК вновь дала о себе знать. Столкнувшись с новыми вызовами XXI века в мире, где ленинизм потерпел крах, Ху Цзиньтао и Вэнь Цзябао обратились к традиционной мудрости. Они описывали свои устремления к реформе не как абстракцию в терминах утопического видения перманентной революции Мао, а как цель создания общества «сяокан» («среднего уровня достатка») — термин, имеющий четкую конфуцианскую подоплеку
[691]. Они проследили за тем, чтобы в китайских школах возобновили изучение Конфуция и чтобы отмечалось его наследие в народной культуре. Они также включили Конфуция в обойму «мягкой власти» Китая на мировой арене, что проявилось в виде официальных «Институтов Конфуция», созданных в разных городах по всему миру, а во время церемонии открытия Олимпиады-2008 в Пекине продемонстрировала группа людей, одетых в традиционные одежды конфуцианских ученых. Символическим шагом значительного масштаба стала церемония открытия в январе 2011 года статуи Конфуция в центре китайской столицы на площади Тяньаньмэнь в знак реабилитации древнего философа-моралиста, в пределах видимости от мавзолея Мао Цзэдуна — еще одной личности, добившейся такого же уважения
[692].
Новая американская администрация означала определенную смену поколений. И Ху Цзиньтао, и Буш-младший — первые президенты, со стороны наблюдавшие болезненный опыт своих стран в 1960-е годы: для Китая это была «культурная революция», для Соединенных Штатов — вьетнамская война. Ху сделал вывод — социальная гармония должна стать лейтмотивом его правления. Буш пришел к власти после развала Советского Союза в период американского триумфа и эйфории, когда казалось, что Америка в силах перекроить мир по своему образу и подобию. Буш-младший не испытывал ни малейших сомнений в проведении внешней политики под знаменами насаждения системы американских ценностей. Он страстно говорил о свободе личности, свободе религии, в том числе и во время визитов в Китай.
Повестка дня по внесению свободы, установленная Бушем, отражала то, что казалось немыслимо быстрой эволюцией для незападных обществ. Тем не менее в практике своей дипломатии Буш преодолел историческую неоднозначность, существующую между американским миссионерством и прагматическим подходом. Он так поступал не в соответствии с теоретическими построениями, а посредством тонкого баланса между стратегическими приоритетами. Он не оставил сомнений относительно приверженности Америки демократическим институтам и правам человека. Одновременно он обращал внимание на сегмент национальной безопасности, иначе моральные цели действовали бы в вакууме. Хотя его критиковали в американских внутренних дебатах за якобы проявляемую односторонность, Буш, имея дела одновременно с Китаем, Японией и Индией — странами, строящими свою политику с учетом своих национальных интересов, — сумел улучшить отношения с каждой из них — образец конструктивной азиатской политики для Соединенных Штатов. За время президентства Буша американо-китайские отношения стали обычным делом двух крупных держав. Ни одна из сторон не предполагала, что другая полностью разделяет все ее цели. По некоторым вопросам, к примеру внутреннего управления, их цели были несовместимы. И тем не менее они находили точки соприкосновения для своих интересов во многих областях в качестве подтверждения возникшего нового партнерства.
Вашингтон и Пекин теснее сблизили позиции друг друга по Тайваню в 2003 году, после того как президент Тайваня Чэнь Шуйбянь предложил референдум по вопросу о членстве в ООН под именем «Тайвань». Поскольку такой шаг стал бы нарушением американских обязательств по трем коммюнике, представители администрации Буша передали Тайбэю свое негативное отношение к этому. Во время визита Вэнь Цзябао в Вашингтон в декабре 2003 года Буш подтвердил приверженность трем коммюнике и добавил, что Вашингтон «выступает против одностороннего решения Китая или Тайваня изменить статус-кво». Он предположил, что референдум по вопросу о политическом статусе Тайваня не получит поддержки в Соединенных Штатах. Вэнь Цзябао ответил исключительно вежливой формулировкой относительно желательности мирного объединения: «Нашей основополагающей позицией по урегулированию тайваньского вопроса является мирное объединение и принцип „одна страна — две системы“. Мы со всей искренностью сделаем все от нас зависящее для достижения национального единства и мирного объединения мирным путем»
[693].
Одной из причин возобновления сотрудничества стала террористическая акция 11 сентября, из-за которой главный стратегический фокус Америки сместился с Восточной Азии на Ближний Восток и Юго-Западную Азию с войнами в Ираке и Афганистане, а также программой борьбы с террористическими сетями. Китай, больше не являвшийся революционным вызовом международному порядку и так же обеспокоенный воздействием глобального терроризма в пределах собственных территорий компактного проживания национальных меньшинств, особенно в Синьцзяне, не колеблясь тут же осудил нападения 11 сентября и предложил помощь в виде разведывательной информации и дипломатическую поддержку. В связи с вопросом о войне в Ираке Китай был заметно менее конфронтационно настроен в отношении Соединенных Штатов в ООН, чем некоторые из европейских союзников Америки. Однако в тот же период, возможно, на более фундаментальном уровне начался процесс расхождения китайских и американских оценок того, как нужно вести дела с терроризмом. Китай оставался несогласным сторонним наблюдателем стремления Америки распространить свое присутствие в мусульманском мире, а более всего объявления администрацией Буша честолюбивых планов демократических преобразований. Пекин сохранял специфическую готовность приспосабливаться к изменениям в силовых альянсах и конфигурациях иностранных правительств без высказывания моральных оценок. Его прежде всего тревожили доступ к нефти с Ближнего Востока и (после падения власти талибов) защита китайских инвестиций в минеральные ресурсы Афганистана. После достижения в целом этих целей Китай не высказывал негативного отношения к американским усилиям в Ираке и Афганистане (и даже частично приветствовал их, поскольку это отвлекало американские военные возможности от Восточной Азии).
Масштабы взаимодействия между Китаем и Соединенными Штатами означали восстановление центральной роли Китая в региональных и мировых делах. Претензии Китая на равное партнерство больше не выглядели завышенным требованием незащищенной страны. Они стали все возрастающей реальностью, подкрепленной финансовыми и экономическими возможностями. В то же самое время побуждаемые новыми вызовами в области безопасности и меняющимися экономическими реальностями и в не меньшей степени новой настройкой факторов относительных политических и экономических влияний между ними, обе страны в большей степени волновали споры в поиске своих внутренних целей, их роли в мире и в конечном счете их взаимоотношений друг с другом.
