«Цикл, являющийся бесконечным, начинается с неравновесия и идет к равновесию, а затем снова к неравновесию. Каждый цикл, однако, переносит нас на более высокий уровень развития. Неравновесие — это нормальное абсолютное состояние, в то время как равновесие временно и относительно»
[147].
Но как может государство, которое находится в состоянии постоянных потрясений, участвовать в международной жизни? Если оно применяет доктрину перманентной революции в буквальном смысле этого понятия, оно будет испытывать постоянные массовые волнения, и не исключено оказаться вовлеченным в войну. Государства, ценящие стабильность, объединятся против этого государства. Но если оно будет пытаться приспосабливать открытый для всех международный порядок, стычка со сторонником перманентной революции неизбежна. Эта дилемма преследовала Мао всю его жизнь, и он так никогда и не смог ее решить.
Мао и международные отношения:
«стратагема пустого города», китайская политика сдерживания и поиски психологического преимущества
Мао Цзэдун объявил о своем отношении в принципе к международным делам накануне взятия власти. На конференции вновь избранного состава Народного политического консультативного совета Мао одной фразой подытожил отношение Китая к существовавшему на то время международному порядку — «Китайский народ поднялся»:
«У нас общее чувство, что наша работа будет записана в анналы истории человечества, она ясно покажет, что китайцы, составляющие одну четверть человечества, начали подниматься на ноги. Китайцы всегда были великим, отважным и трудолюбивым народом. Только в период современной истории они начали отставать, что происходило только из-за гнета и эксплуатации со стороны иностранного империализма и внутреннего реакционного правления… Наши предки учили нас доводить их дело до конца. Это мы делаем сейчас. Мы объединились и нанесли поражение как внешним, так и внутренним угнетателям, ведя народную освободительную войну и народную великую революцию. И мы объявляем создание Китайской Народной Республики»
[148].
В 1949 году Китай стоял перед пугающей перспективой противостояния всему миру. Недоразвитая страна не имела военных возможностей навязать свои предпочтения миру, намного превосходящему ее по ресурсам и, что важнее всего, в техническом отношении. Когда на мировой арене появилась КНР, Соединенные Штаты были ядерной сверхдержавой номер один (Советский Союз тогда только провел первое испытание ядерного оружия). США поддерживали Чан Кайши во время гражданской войны, помогали перевозке гоминьдановских войск в северный Китай после капитуляции Японии во Второй мировой войне, чтобы они оказались там раньше коммунистических армий. Победа Мао Цзэдуна вызвала в Вашингтоне разочарование и дебаты по поводу того, кто «потерял» Китай. Это подразумевало, по крайней мере как думали в Пекине, неизбежную попытку американцев изменить результаты — убеждение, получившее поддержку, когда в 1950 году после вторжения Северной Кореи в Южную президент Трумэн направил Седьмой флот в Тайваньский пролив, стремясь предупредить попытку нового правительства на материке захватить Тайвань.
Советский Союз был идеологическим союзником, и Китай вначале нуждался в нем как в стратегическом партнере для противовеса Соединенным Штатам. Но китайские руководители не забыли о ряде «неравноправных договоров», навязанных за столетие с целью приобретения Россией приморских районов на Дальнем Востоке и зоны особого влияния в Маньчжурии и Синьцзяне, хотя нельзя сказать, что Советский Союз продолжал настаивать на действительности концессий в северо-восточном Китае, которые он получил от Чан Кайши на основании соглашений, заключенных во время войны, в 1945 году. Сталин считал само собой разумеющимся советское влияние в коммунистическом мире, взгляд, несовместимый в длительной перспективе с ярым национализмом Мао и претензией на идеологическую значимость.
Китай также был вовлечен в пограничный спор с Индией в Гималаях в отношении территории, известной как Аксайчин на западе и так называемой линией Мак-Магона на востоке китайско-индийской границы. Спорный район был не таким уж и маленьким: в общей сложности площадь оспариваемых территорий составляла примерно 125 тысяч квадратных километров, что приблизительно равнялось размерам штата Пенсильвания или, как Мао позже заметил одному из своих командующих, китайской провинции Фуцзянь
[149].
Мао разделил эти две проблемы на две категории. Внутри страны он пропагандировал перманентную революцию и был способен ее осуществить, поскольку он постепенно сосредоточил всю власть в своих руках. За ее пределами мировая революция сделалась лозунгом, возможно, задачей на длительную перспективу, но китайские руководители обладали достаточным здравомыслием, чтобы понимать: у них не хватает иных средств для вызова превалирующему международному порядку, кроме идеологических. Внутри Китая Мао признавал совсем немного объективных причин для ограничения своих философских воззрений, исключение составляли присущие только китайскому народу подходы, с которыми он боролся, чтобы их преодолеть. В царстве внешней политики он действовал значительно более осторожно.
Когда коммунистическая партия взяла власть в свои руки в 1949 году, огромные части территории оказались оторваны от исторической китайской империи, в частности Тибет, часть Синьцзяна, часть Монголии и пограничные районы Бирмы. Советский Союз сохранял сферу влияния на северо-востоке, включая оккупационные войска и флот в стратегически расположенном районе Люйшуньского залива. Мао, как и несколько сотен основателей династий до него, претендовал на границы Китая в максимальных пределах, установленных империей за всю историю ее существования. В отношении территорий, которые Мао рассматривал как часть Китая на протяжении его истории — Тайваня, Тибета, Синьцзяна, Монголии, пограничных районов Гималайских гор или на севере, — он применял юридические принципы внутренней политики: и здесь он был непримирим; он стремился установить китайское правление и в целом преуспел в этом деле. Сразу после окончания гражданской войны Мао занялся возвращением таких отторгнутых районов, как Синьцзян, Внутренняя Монголия и в конечном счете Тибет. В данном контексте проблему Тайваня можно отнести не столько к проблеме проверки на прочность коммунистической идеологии, сколько к категории требования уважать китайскую историю. Даже когда он воздерживался от применения военных методов, Мао всегда выдвигал претензии на территории, уступленные по «неравноправным договорам» в XIX веке — например, притязания на территории, утерянные на российском Дальнем Востоке в ходе урегулирования в 1860 и 1895 годах.
