Нельзя также сказать, что Пекин добился всех своих целей, по крайней мере если говорить обычными военными терминами. Мао Цзэдуну не удалось освободить всю Корею от «американского империализма», как призывала китайская пропаганда изначально. Но он начал войну с большими и в некотором роде абстрактными, даже романтическими, целями: испытать «новый Китай» в огненном горниле и освободиться от того, что Мао считал исторической мягкотелостью и пассивностью Китая. Он также хотел доказать Западу (и в какой-то мере Советскому Союзу), что Китай является сейчас военной державой и что он применит силу для защиты своих интересов. Он стремился обеспечить руководство Китая в коммунистическом движении в Азии. Он нанес удар по Соединенным Штатам (которые, по мнению Мао, планировали в итоге вторжение в Китай) именно тогда, когда полагал это удобным. На первый план в новой идеологии выступили не столько стратегические концепции, сколько стремление к определению сильнейшей нации и умению вести собственный курс.
В более широком смысле Корейская война явилась чем-то большим, чем ничья. Она утвердила новую Китайскую Народную Республику как военную державу и центр азиатской революции. Она утвердила военный авторитет, который Китай как противник, которого следует бояться и уважать, наращивал на протяжении последующих нескольких десятилетий. Память о китайском вторжении в Корею позже будет в значительной мере сдерживать стратегию США во Вьетнаме. Пекин добился успеха, используя войну и сопровождающую ее пропаганду под лозунгом «Сопротивляться Америке, помогать Корее», а также кампании чисток для завершения двух главных задач Мао: уничтожить внутреннюю оппозицию власти партии и напитать массы чувством «революционного энтузиазма» и национальной гордости. Подогревая сопротивление западной эксплуатации, Мао преподнес войну как борьбу с тем, чтобы «сбить спесь с американцев»; победы на полях сражений преподносились как форма духовного обновления после десятилетий слабости Китая и плохого с ним обращения. Китай вышел из войны истощенным, но совершившим переоценку ценностей, как в собственных глазах, так и в глазах всего мира.
Ирония судьбы, но от Корейской войны больше всего пострадал Сталин, давший зеленый свет Ким Ир Сену и заставлявший, даже шантажировавший Мао, чтобы тот организовал массовое вторжение. То, что американцы смирились с победой коммунистов в Китае, привело его к мысли, что Ким Ир Сен сможет сделать то же самое в Корее. Американское вмешательство помешало достижению этой цели. Он заставил Мао вмешаться, рассчитывая на то, что подобное действие вызовет длительную вражду между Китаем и Соединенными Штатами и увеличит зависимость Китая от Москвы.
Сталин оказался прав в своем стратегическом предсказании, но серьезно ошибался в оценке последствий. Китайская зависимость от Советского Союза имела двойственный характер. Перевооружение Китая, предпринятое Советским Союзом, в итоге приблизило время, когда Китай мог бы действовать самостоятельно. Подталкиваемый Сталиным китайско-американский раскол не вел к улучшению китайско-советских отношений, не уменьшал он и вероятности выбора Китаем варианта Тито. Напротив, Мао считал для себя возможным игнорировать обе сверхдержавы одновременно. Поскольку американские конфликты с СССР чрезвычайно углубились, Мао не считал необходимым платить высокую цену за советскую поддержку в «холодной войне». Более того, он решил использовать ее как угрозу даже без чьего-либо согласия, что он и проделывал неоднократно в последующих кризисах. С момента окончания Корейской войны советские отношения с Китаем начали ухудшаться, причинами чего в немалой степени стали глупость, с которой Сталин поощрял авантюру Ким Ир Сена, грубость, с какой он подталкивал Китай к вмешательству, и жадность, с какой оказывалась советская помощь, предоставлявшаяся в виде подлежавших погашению займов. В течение 10 лет Советский Союз превратится в главного врага Китая. И еще до окончания следующего десятилетия произойдет новая смена альянса.
Глава 6
Конфронтация Китая с обеими сверхдержавами
Отто фон Бисмарк, возможно, величайший дипломат второй половины XIX века, сказал однажды, что в мировом порядке, состоящем из пяти государств, всегда желательно оказаться в группе из трех держав. Применяя его высказывание к взаимоотношениям в рамках трех стран, можно сделать вывод: одна будет всегда стремиться в группу из двух стран.
Столь простая истина не доходила до главных участников «треугольника» КНР — СССР — США почти 10 с половиной лет — частично из-за небывалых маневров со стороны Мао. Во внешней политике политические деятели часто пытаются добиться своих целей путем совпадения интересов. Политика Мао исходила из противного. Он научился использовать многослойные враждебные отношения. Конфликт между Москвой и Вашингтоном являлся стратегической сущностью «холодной войны»; вражда между Вашингтоном и Пекином сильно влияла на дипломатию в Азии. Но оба коммунистических государства никак не могли сочетать свою враждебность в отношении США — за исключением периода Корейской войны, у них получилось это, хотя и на короткое время и не на все сто процентов, — из-за нараставшего соперничества Мао Цзэдуна с Москвой в вопросах идеологии и геостратегического анализа.
Мао с точки зрения традиционной силовой политики, разумеется, не был в состоянии действовать как равный член взаимоотношений в «треугольнике». Куда как более слабый и уязвимый, он играл на взаимной вражде ядерных сверхдержав и создавал впечатление невосприимчивости в отношении ядерных разрушений: сумел создать своего рода дипломатическое убежище для Китая. Мао добавил новые параметры для силовой политики, чему я, собственно говоря, не знаю иных прецедентов. Не стараясь получить поддержку ни от одной из сверхдержав — что соответствует традиционному поддержанию баланса сил, — он использовал взаимную боязнь СССР и США, бросая вызов каждому из соперников одновременно.
В течение года после Корейской войны Мао вступил в военную конфронтацию с США во время кризиса в Тайваньском проливе. Почти одновременно он начал идеологическую конфронтацию с Советским Союзом. Он уверенно считал себя вполне способным вести обе линии, поскольку, судя по его оценкам, ни одна из сверхдержав не допустила бы его поражения от другой. Тем самым Мао великолепно воплотил «стратагему открытого города» Чжугэ Ляна, описанную в предыдущей главе, в соответствии с которой материальная слабость превращается в психологический актив.
В конце Корейской войны рядовые исследователи международных отношений — особенно западные ученые — полагали, что Мао Цзэдун будет стремиться добиваться передышки. Со времени победы коммунистов не прошло и месяца внешнего спокойствия. Земельная реформа, проведение советской экономической модели и ликвидация внутренней оппозиции — такова была весьма насыщенная и впечатляющая внутренняя повестка дня. Одновременно все еще слаборазвитая страна ввязалась в гонку с ядерной сверхдержавой за обладание передовыми военными технологиями.
Но Мао Цзэдун не собирался войти в историю благодаря передышкам, которые он давал своему обществу. Напротив, он запустил Китай в море новых потрясений: два конфликта с США в Тайваньском проливе, начало конфликта с Индией и растущая идеологическая и геополитическая конфронтация с Советским Союзом.
