Подход Мао Цзэдуна был зеркальным по отношению к тому, что демонстрировали Даллес и Эйзенхауэр. Тайваньский вопрос создал постоянную причину для конфронтации, и она будет сохраняться так долго, как долго США будут рассматривать тайваньские власти в качестве законного правительства всего Китая. Для китайско-американской дипломатии была характерна тупиковая ситуация, потому что Китай отказывался обсуждать другие темы, до тех пор пока США не согласятся уйти с Тайваня, а США не хотели обсуждать вопрос об уходе с Тайваня, пока Китай не откажется от применения силы для решения тайваньского вопроса.
По той же причине китайско-американский диалог, начатый после первого тайваньского кризиса, сел на мель, поскольку каждая из сторон придерживалась своей основной позиции и им не о чем было разговаривать. США подчеркивали, что статус Тайваня должен решаться на переговорах между Пекином и Тайбэем с участием Соединенных Штатов и Японии. Пекин трактовал эту инициативу как попытку пересмотреть решения Каирской конференции, которая еще во время Второй мировой войны объявила Тайвань частью Китая. Он также не хотел отказаться от применения силы, расценивая давление в этом вопросе как посягательство на суверенное право Китая установить контроль над всей его национальной территорией. Посол Ван Биннань, глава китайской делегации на протяжении десяти лет, в своих мемуарах так охарактеризовал возникший тупик: «Взгляд в прошлое говорит, что США в то время совершенно не могли изменить свою китайскую политику. При тех обстоятельствах мы сразу упирались в тайваньскую проблему, самую трудную из-за весьма слабой вероятности ее разрешения и самую чувствительную. Так что вполне понятно, почему переговоры не могли ничего дать»
[240].
Только два соглашения были выработаны в результате этих обсуждений. Первое имело процедурный характер: договорились повысить существующий консульский уровень контактов в Женеве до уровня посла. (Значение повышения уровня контактов до ранга посла заключается в том, что послы являются личными представителями своих глав государств и предположительно имеют большие полномочия и влияние.) И именно это привело к их параличу. За 16 лет, с 1955 до 1971 года, состоялось 136 встреч между послами США и Китая (большая часть их проходила в Варшаве, ставшей местом проведения переговоров в 1958 году). Единственное соглашение, по существу, заключили в сентябре 1955 года, когда Китай и Соединенные Штаты разрешили гражданам, оказавшимся на территории другой страны во время гражданской войны, вернуться на родину
[241].
На протяжении 15 лет после этого американская политика оставалась сфокусированной на том, чтобы добиться от Китая официального отказа от применения силы. «Мы год за годом следили, — отчитывался госсекретарь Дин Раск перед Комиссией по иностранным делам палаты представителей конгресса США в марте 1966 года, — за появлением какого-нибудь признака того, что коммунистический Китай готов отказаться от применения силы для решения спорных проблем. Мы также зондировали различные признаки его готовности отказаться от тезиса о том, что Соединенные Штаты являются его главным противником. Подходы и действия китайских коммунистов всегда оставались враждебными и жесткими»
[242].
Американская внешняя политика ни в отношении никакой другой страны не была подчинена одному обязательному условию для переговоров — полному отказу от применения силы. Раск отмечал все же разницу между китайской яростной риторикой и его относительно сдержанным поведением на международной арене в 1960-е годы. И тем не менее он считал, что американская политика должна фактически реагировать именно на риторику — идеология имела большее значение, чем конкретное поведение:
«Когда-нибудь мы сможем игнорировать то, что китайские коммунистические лидеры говорят, и оценивать только их поступки. Это правда, что они более осторожны в действиях, чем в словах, — более осторожны в том, что они сами конкретно делают, чем в том, что они требуют делать от Советского Союза… Но из этого не следует, что мы не должны обращать внимания на их намерения и планы на будущее, которые они пропагандируют»
[243].
В 1957 году, исходя из такого подхода и используя как предлог китайское нежелание отказаться от применения силы в отношении Тайваня, Соединенные Штаты понизили уровень женевских переговоров с уровня посла до уровня первого секретаря. Китай отозвал свою делегацию, и переговоры были прерваны. Вскоре настал второй тайваньский кризис — хотя внешне совсем по другой причине.
Мао, Хрущев и китайско-советский раскол
В 1953 году умер Сталин, находившийся у власти более 30 лет. Его преемником — после короткого переходного периода — стал Никита Сергеевич Хрущев. Ужас сталинского правления оставил свой след на поколении Хрущева. Они сделали большой шаг по карьерной лестнице во время чисток 1930-х годов, когда целые поколения руководителей полностью уничтожались. Они приобретали неожиданный шанс возвышения ценой постоянной эмоциональной незащищенности. Они были свидетелями — и они также сами участвовали в процессе — полного обезглавливания руководящей группы. Это поколение знало также, что аналогичная судьба может ожидать и их самих; Сталин перед смертью действительно собирался начать очередную чистку. Они еще не чувствовали себя готовыми реформировать систему, вызвавшую узаконенный террор. Они просто попытались изменить что-то в практических делах, подтверждая свою убежденность в том, чему была посвящена вся их жизнь, обвиняя Сталина в ошибках и злоупотреблении властью. (В этом крылась психологическая основа того, что стало известно позднее как секретный доклад Хрущева, — о нем мы поговорим ниже.)
Новые лидеры, пытаясь сохранять хорошую мину при плохой игре, при всем том отлично понимали, что в конечном счете Советский Союз неконкурентоспособен. Многое в хрущевской внешней политике может быть охарактеризовано как стремление добиться «быстрого успеха»: взрыв сверхмощного термоядерного устройства в 1961 году, серия берлинских ультиматумов, ракетный кризис на Кубе в 1962 году. Такие шаги в свете последующих десятилетий могут рассматриваться как поиск своего рода психологического равновесия, дающего возможность вести переговоры со страной, значительно превосходившей по мощи, как это глубоко в душе понимал Хрущев, Советский Союз.
