Была ли здесь упущенная возможность?
Глядя в прошлое, задаешься вопросами: могли ли Соединенные Штаты начать диалог с Китаем десятью годами раньше, чем это произошло в реальности? Стала ли охватившая Китай смута отправной точкой для серьезного диалога? Другими словами, неужели 1960-е годы являются временем упущенных возможностей для установления добрых китайско-американских отношений? Могло ли открытие Китая состояться раньше?
По правде говоря, значительное препятствие на пути более творческого подхода в американской внешней политике представляла концепция Мао Цзэдуна о перманентной революции. На данной стадии Мао переполняла решимость не допустить никакой передышки. Попытки примирения с самым главным капиталистическим противником не могли прийти в голову, пока кровавая вражда с Москвой концентрировалась на яростном отказе от принятия хрущевской приверженности мирному сосуществованию.
С американской стороны делались некоторые предварительные поиски путей более гибкого восприятия Китая. В октябре 1957 года сенатор Джон Ф. Кеннеди опубликовал статью в журнале «Форин афеарз», где он рассуждал по поводу «появления нескольких центров влияния в рамках советской орбиты» и называл американскую политику в Азии «возможно, слишком жесткой». Он заявлял, что Америке следует, продолжая политику непризнания Китайской Народной Республики, приготовиться по мере развития обстановки пересмотреть «непрочную концепцию относительно негибкого тоталитаризма в Китае». Он советовал «быть очень осторожными, чтобы не натянуть смирительную рубашку на нашу политику из-за незнания или неумения определить изменение объективной обстановки, когда оно происходит»
[307].
Кеннеди весьма тонко прочувствовал нужный момент, но к тому времени, когда он станет президентом, в диалектике Мао Цзэдуна произойдет поворот в совершенно противоположном направлении: в направлении большей, а отнюдь не меньшей враждебности, в направлении все более жесткого уничтожения внутренних противников и решительной ломки государственной машины, а не умеренных реформ.
За годы после опубликования статьи Кеннеди Мао Цзэдун провел кампании против правых в 1957 году, организовал второй кризис в Тайваньском проливе в 1958 году (охарактеризовав его как попытку «преподать американцам урок»
[308]) и «большой скачок». Когда Кеннеди стал президентом, Китай предпринял военное нападение в пограничном конфликте с Индией, со страной, рассматриваемой администрацией Кеннеди как предлагающую альтернативу коммунизму. Не поступало ни одного знака примирения и не было никаких перемен, к которым Кеннеди предложил бы американцам прислушаться или присмотреться.
Администрация Кеннеди действительно предлагала гуманитарную помощь, желая хоть как-то смягчить тяжелое положение в сельском хозяйстве Китая во время голода, вызванного «большим скачком». Это предложение, озвученное как «продовольствие в обмен на мир», требовало, однако, от Китая специального обращения с признанием в «серьезном ожидании» помощи. Принцип опоры на собственные силы, исповедуемый Мао Цзэдуном, не допускал никакого признания зависимости от иностранной помощи. Как ответил китайский представитель на переговорах на уровне послов в Варшаве, Китай «преодолевает свои трудности собственными силами»
[309].
В последние годы пребывания на посту президента Линдона Джонсона высшие официальные лица его аппарата и в конечном счете сам президент стали рассматривать возможность движения к менее конфронтационному курсу. В 1966 году Государственный департамент передал указания делегации занять на переговорах в Варшаве более обходительный подход на уровне послов и разрешил проводить неофициальные встречи вне рамок переговоров. В марте 1966 года американский представитель на переговорах протянул оливковую ветвь, заявив: «Правительство Соединенных Штатов желает и в дальнейшем развивать отношения с Китайской Народной Республикой». Впервые американское официальное лицо, будучи в своем официальном качестве, употребило официальное название Китая после 1949 года.
В конце концов, сам Джонсон в речи о политике в Азии в июле 1966 года выдвинул мирный вариант. По его словам, «прочный мир не наступит в Азии до тех пор, пока материковый Китай с его 700-миллионным населением остается изолированным от остального мира по вине своих правителей». Обещая и впредь оказывать сопротивление китайской «политике агрессии, проводимой через их марионеток» в Юго-Восточной Азии, он с надеждой смотрел вперед, ожидая наступления эры «мирного сотрудничества» и «примирения между народами, сейчас называющих друг друга врагами»
[310].
Эти мнения высказывались как абстрактные мысли в надежде на какие-то неопределенные изменения в китайских подходах. Никаких практических выводов не последовало. Их и не могло быть. Указанные заявления с почти стопроцентной точностью совпали с началом «культурной революции», когда Китай был отброшен назад в состояние открытой враждебности
[311].
Предпринимавшиеся Китаем действия в течение этого периода отнюдь не способствовали, а может, даже, напротив, преследовали цель отклонить любые жесты примирения со стороны Соединенных Штатов. Вашингтон со своей стороны демонстрировал значительное тактическое умение отбить военные вызовы, как это происходило во время двух кризисов в Тайваньском проливе, но показал гораздо меньше воображения при формировании внешней политики в неустойчивой и постоянно изменяющейся политической обстановке.
В «Оценках американской национальной разведки» за 1960 год высказана ниже приведенная характеристика, позволившая сделать такой вывод:
«Основные положения внешней политики коммунистического Китая — установить китайскую гегемонию на Дальнем Востоке — ни в коем случае существенно не изменятся в оцениваемый период. Режим по-прежнему останется воинственно антиамериканским и постоянно будет ударять по национальным интересам США где бы то ни было и когда бы то ни было для него возможным без какого-либо существенного ущерба для себя… Его заносчивость и самонадеянность, революционная горячность и искаженный взгляд на мир могут привести Пекин к неправильной оценке рисков»
[312].
