Когда заседание закончилось, политбюро подвергло Чжоу Эньлая открытой критике:
«Говоря в целом, [Чжоу] забыл о принципе недопущения „правого уклона“, идя на союз с Соединенными Штатами. Это случилось главным образом потому, что он забыл об указаниях Председателя. Он переоценил силу врага и недооценил мощь народа. Он не смог также правильно определить соотношение между дипломатией и поддержкой революции»
[453].
К началу 1974 года Чжоу Эньлай исчез с политической арены якобы из-за рака. Но болезнь — недостаточное объяснение для предания его полному забвению. Никто из китайских официальных лиц не осмеливался больше ссылаться на него. Во время моей первой встречи с Дэн Сяопином в начале 1974 года он неоднократно упоминал Мао Цзэдуна и игнорировал все мои ссылки на Чжоу Эньлая. Если требовались записи бесед, наши китайские партнеры предпочитали ссылаться на две беседы с Мао Цзэдуном в 1973 году. Я встретился с Чжоу Эньлаем еще только один раз, в декабре 1974 года, когда прибыл в Пекин с официальным визитом, взяв с собой несколько членов своей семьи. Мою семью пригласили на встречу. Она проходила, как нам сказали, в больнице, но место выглядело как государственный дом приемов гостей. Чжоу Эньлай избегал политических и дипломатических тем, сославших на врачей, запретивших ему какие бы то ни было нагрузки. Встреча продолжалась немногим более 20 минут и яснее ясного продемонстрировала — диалогу о китайско-американских отношениях с Чжоу Эньлаем пришел конец.
Так завершилась карьера человека, до конца дней своих остававшегося верным Мао Цзэдуну. Чжоу Эньлай находился рядом с Председателем во время кризисов, и это заставляло его все время балансировать между личным восхищением революционным руководством Мао и собственной природой более человечных инстинктов и прагматизма. Он выжил благодаря своей необходимости и в прямом смысле верности. Слишком большой верности, как говорили его оппоненты. А теперь его отстранили от власти, когда бури, казалось, стали утихать и спасительная суша замаячила вдали. Он не расходился с политикой Мао Цзэдуна, как Дэн Сяопин десятью годами ранее. Ни одно дело американцев с ним не означало какого бы то ни было отступления от того, что говорил Мао Цзэдун (и никакое событие не проходило без ведома Мао, поскольку Председатель контролировал встречи, прочитывая каждый вечер записи бесед). Действительно, Чжоу Эньлай относился к американской делегации с непревзойденной, хотя и несколько отстраненной вежливостью, но как раз именно это обусловило продвижение вперед партнерства с Америкой, чего требовала тяжелая обстановка в плане безопасности Китая. Я рассматривал его поведение как способ осуществления того, что требовалось Китаю, а не как уступки мне или другим американским официальным лицам.
Скорее всего Чжоу Эньлай стал рассматривать американские отношения как постоянный фактор, в то время как Мао Цзэдун, вероятно, мог относиться к ним как к тактическому ходу. Чжоу мог прийти к выводу о невозможности для Китая после разрухи «культурной революции» выжить в этом мире, не выйдя из изоляции и не став действительной частью международного порядка. Но я пришел к такому выводу, судя только по поведению Чжоу Эньлая, а не исходя из его слов. Наш разговор никогда не выходил за рамки официальной беседы и не имел личностных мотивов. Некоторые из преемников Чжоу Эньлая подчас ссылались на него, говоря «ваш друг Чжоу». В какой-то мере я считаю такое сравнение за честь для себя, даже если они несколько в буквальном смысле толкуют это понятие — или даже если в этом проскальзывает доля насмешки.
Будучи стреножен политически, изнуренным и неизлечимо больным, Чжоу Эньлай появился на публике в последний раз в январе 1975 года. Поводом стал съезд Всекитайского собрания народных представителей, впервые созванный после начала «культурной революции». Чжоу Эньлай фактически все еще оставался премьером. Он открыл съезд очень тщательно продуманной фразой о «культурной революции» и кампании борьбы с конфуцианством, которые почти уничтожили его самого и которые он сейчас приветствовал как «великие», «важные» и «далеко идущие» в своем влиянии. Так прозвучало последнее публичное объяснение в преданности Председателю, которому он служил 40 лет. Но затем в середине своего выступления Чжоу Эньлай предложил фактически совершенно новое направление, словно оно являлось логическим продолжением этой программы. Он как бы вспомнил давно отложенное, еще со времен до «культурной революции», предложение о том, что Китаю необходимо стремиться добиться «всеобщей модернизации» по четырем основным направлениям: сельское хозяйство, промышленность, оборона, а также наука и техника. Чжоу отметил, что выдвигает этот призыв «по указанию Председателя Мао», хотя когда и где эти указания прозвучали, оставалось неясным
[454].
Чжоу Эньлай убеждал Китай добиться «четырех модернизаций» «до конца столетия». Слушавшие Чжоу не могли не отметить, что ему не суждено дожить до осуществления поставленной цели. И как констатировалось в первой половине речи Чжоу, эта модернизация может быть достигнута не иначе как после проведения дальнейшей идеологической борьбы. Но слушавшие Чжоу Эньлая люди запомнили его утверждение — частично предсказание, частично вызов, — что к концу XX столетия «народное хозяйство Китая встанет в передовые ряды экономик мира»
[455]. В предстоящие годы некоторые из них серьезно отнесутся к этому призыву и возглавят дело технического прогресса и экономической либерализации, даже несмотря на серьезные политические и личные риски.
Последние встречи с Мао Цзэдуном: ласточки и приближение бури
После исчезновения Чжоу Эньлая, в начале 1974 года, Дэн Сяопин стал нашим партнером по переговорам. Хотя он совсем недавно вернулся из ссылки, он вел дела с апломбом и самоуверенностью, которыми, казалось, наделены все китайские руководители от природы, и его вскоре назначили исполняющим обязанности заместителя премьера Государственного совета.
К тому времени концепцию «горизонтальной линии» уже отбросили, хотя прошел всего лишь год: она слишком близко напоминала традиционный принцип формирования союзов, ограничивая, таким образом, свободу действий Китая. Мао Цзэдун выдвинул на первый план свое новое видение мира — концепцию «трех миров», о чем он приказал Дэн Сяопину объявить на специальной сессии Генеральной Ассамблеи ООН в 1974 году. На смену «горизонтальной линии» пришел новый подход с представлением о «трех мирах». Соединенные Штаты и Советский Союз принадлежали к первому миру. Такие страны, как Япония и Европа, входили во второй мир. Все слаборазвитые страны составляли третий мир, к которому также принадлежал и Китай
[456].
