Самаркандом теперь правил новый царь, Гурак, вознамерившийся дать арабам решительный отпор. Считается, что армия Кутайбы насчитывала 20 000 человек — одна из самых многочисленных мусульманских армий в Трансоксании. Значительную долю ее составляли новобранцы из Хорезма и Бухары, однако неясно, были ли то новообращенные мусульмане, присоединившиеся к джихаду, наемники или люди, загнанные в армию против воли.
Первым намерением Кутайбы, кажется, было застать противника врасплох, и он отослал брата в Мерв, чтобы создать впечатление, что кампания этого года завершена. Однако обмануть защитников города не удалось. Самаркандцы между тем снеслись с правителем Шаша и с Икшидом Ферганским, призывая их на помощь. Они приводили довод, что если те позволят арабам захватить Самарканд, незамедлительно настанет и их черед. Конница, набранная из благородных людей Трансоксании, нанесла неожиданный ночной удар по лагерю арабов. К несчастью для них,
Кутайбе стали известны их планы: по всей видимости, он располагал отличной разведкой. Он послал одного из своих братьев, Салиха, устроить на них засаду. Ночная схватка была чрезвычайно яростной. Знать Трансоксании показала себя, но в конечном счете была разбита. Многие погибли, некоторые попали в плен, и множество знатных семейств лишилось своих сыновей и коней. Мусульманам досталось богатое трофейное оружие, и Кутайба позволил маленькому засадному отряду оставить всю добычу себе, вместо того чтобы, по обычаю, разделить ее на все войско.
Поражение конницы обескуражило обороняющихся. Кутайба месяц осаждал город, установив под стенами осадные орудия и пробив в стене брешь, которую защитники города заложили мешками проса. Мусульмане рванулись в пролом, держа щиты перед лицами, чтобы защититься от ливня стрел, которыми осыпали их согдийцы. Когда они захватили стену, Гурак послал гонцов просить мира. Кутайба согласился. Самаркандцы обязались выплачивать немалую ежегодную дань: множество хороших рабов, среди которых не должно было быть стариков и маленьких мальчиков. Власть Кутайбы сказалась и на религиозной стороне жизни. Он потребовал возвести мечеть с минбаром и снести старые храмы огня с их «идолами». Со всех скульптурных произведений Самарканда ободрали серебро, золото и шелковые украшения, а статуи свалили в большую груду. Кутайба велел сжечь их. 1урак и другие согдийцы отговаривали его, уверяя, что тому, кто совершит подобное, придется плохо, но Кутайба бесстрашно сам поджег костер. Такое целенаправленное уничтожение старой религии нетипично для мусульманских завоеваний. Кутайба всегда ясно давал понять, что его война — джихад, хотя подобные разрушительные действия были редки и для него. Возможно, он хотел раз и навсегда сломить сопротивление согдий-цев, и его победа была торжественно ознаменована горящими реликвиями старой веры.
Однако же полностью он старого порядка не уничтожил. Гурак остался править Согдианой, обосновавшись в Иштихане, километрах в сорока от Самарканда, а Кутайба ограничился тем, что оставил в городе арабский гарнизон приблизительно в 4000 человек под началом своего брата Абд аль-Рахмана. Старый город за стеной превратился в чисто мусульманскую твердыню. Местных жителей другой веры допускали за городскую стену только по предъявлении пропуска в виде глиняной печати на руках: если глина успевала высохнуть до их возвращения, их убивали, поскольку это доказывало, что они пробыли в городе слишком долго. Убивали и тех, кто приносил с собой ножи или оружие, а проводить в городе ночь не дозволялось никому из иноверцев. Завоевание Самарканда было несомненным, но в то же время непрочным. Гурак со множеством согдийцев все еще жил неподалеку, а гарнизон арабов оставался изолированным в достаточно враждебном окружении. Безусловно, стоявшие в городе солдаты не сомневались, что Гурак при первой возможности постарается от них избавиться. Кутайба в этом положении, вместо того чтобы усилить военное присутствие в Согдиане, уводил свою армию все дальше. В 713 году он как обычно пересек реку. К арабскому войску он добавил 20 ООО наемников из Бухары, Кеша, Насафа и Хорезма. Согдиану они прошли практически беспрепятственно. Затем местных наемников направили на север к Шашу, а собственных людей Кутайба повел на восток, в Фергану. У нас нет надежных сведений об успехах этих походов — только несколько поэм и противоречивых рассказов. Можно с достаточной уверенностью сказать, что они не закончились поражением, но и новых земель не завоевали.
На следующий год Кутайба вернулся в провинцию Яксарт, возможно, стремясь установить контроль над Шелковым путем. Имеются даже предположения, что он достиг Кашгара, то есть уже территории династии Ткн. Китай в то время, несомненно, виделся арабам в самых неуемных мечтаниях. Хаджадж в далекой Куфе якобы обещал пост наместника Китая тому из военачальников, кто первым доберется до него. Арабские войска уже приближались к границам Китайской империи. И они, и согдийцы начали засылать в Китай послов с просьбами о поддержке. В 713 го-ду арабская делегация пробилась ко двору императора. Из китайских источников нам известно о прибытии этой делегации и о дипломатическом скандале, вызванном тем, что арабы отказались простираться перед ним, как было принято по обычаю. Тем не менее посольство считалось успешным. Безусловно, обсуждались не только военные, но и коммерческие вопросы. В то же время правитель Шаша, чувствуя возрастающую угрозу со стороны арабов, обратился в Китай за военной поддержкой, но не получил ее.
Эти дипломатические переговоры упоминаются не только в китайских летописях, но и в необычном повествовании из арабских источников. В дошедших до нас арабских источниках полно фантастических элементов, которые современные комментаторы отбрасывают как не имеющие значения. «Царь Китая» не называется по имени, не указано и географическое положение его страны. Остается неясным, действительно ли арабы побывали в имперской столице Чанъань или просто вели переговоры с командующим или правителем провинции Синьцзян. Однако рассказ почти без сомнений датируется VIII веком, и многое говорит нам о самооценке арабов и об их отношении к другим народам.
Рассказ гласит, что «царь Китая» просил Кутайбу послать к нему послов, чтобы он мог больше узнать об арабах и об их вере. Для этого посольства выбрали десять или двенадцать сильных красивых мужчин. Прибыв к китайскому двору, они оправились в баню и вышли оттуда в белых одеждах, умастившись благовониями. Они вошли во дворец. С обеих сторон не было сказано ни слова, и они, выждав некоторое время, удалились. После их ухода китайский «царь» спросил своих служителей, что они думают, и те ответили: «Мы думаем, что этот народ — не что иное, как женщины: ни один из нас, видя их и обоняя их духи, не удержался от эрекции». На другой день арабы явились в богато украшенных одеждах и в тюрбанах, и после их ухода придворные заключили, что это все же мужчины. На третий день они явились перед императором в полном военном снаряжении, в кольчугах и шлемах — «они опоясались мечами, взяли ко-пья, повесили на плечи луки и сели в седла коней» — и произвели на придворных должное впечатление.
В тот же вечер «царь» беседовал с главой посольства. Тот объяснил, что в первый день они оделись так, как одеваются в кругу семьи, на второй — как являются к княжескому двору, а на третий — как предстают перед врагами. Тогда царь заявил, что готов проявить великодушие, так как знает, в какой нужде был вождь мусульман и как мало его войско: в ином случае он послал бы кого-нибудь против них, чтобы их уничтожить. Посол мусульман с негодованием возразил, что армия его господина столь велика, что, пока головной отряд ее находится в Китае, арьергард пребывает в землях, «где растут оливковые деревья», а что до нужды, то под их властью остался позади целый мир. Затем он добавил, что Кутайба поклялся не отступать, пока «не ступит на твои земли, не положит печать на твоих царей (то есть не повесит печать им на шею в знак того, что те обязаны платить унизительную подушную подать) и не возьмет дань». На это «царь» Китая сказал, что знает способ этому помочь: он пошлет Кутайбе землю на золотых блюдах, четверых молодых людей знатного происхождения и дары. Кутайба сможет встать на землю, повесить печати на шеи юношей и принять дары как дань. Такой способ исполнения клятвы удовлетворил всех, и в этой истории снова подчеркивается, что правители старых династий принимают вождей мусульман как равных себе.
