— А давно это с тобой?
— Двенадцать лет, — ответил Манмурт тихо. После
долгого молчания Мрак прогудел:
— Ну и кару ты на себя наложил... Не, Манмурт, я тебе
не судья. Это ты нам всем судья, а не мы тебе... Смотри, Хрюндя щас пустит
лужу!
Манмурт ухватил жабу в охапку и умчался.
* * *
На праздничные дни ворота остались распахнуты сутки
напролёт. Днём и ночью входили и въезжали паломники, странники, просто
крестьяне из соседних сёл. Жрецы в День Соития просили тцара, чтоб по
старинному обычаю было велено оставить городские врата распахнутыми настежь. От
ворот и до храма вдоль пути горело множество факелов и светильников. Ночь стала
днём, только над головой всё так же колыхалось огромное звёздное море.
Ворота тцарского дворца тоже оставались распахнуты, можно
было заглянуть во внутренности, но стража зайти вовнутрь не позволяла, лениво
отгоняла зевак. Их было всего четверо дюжих молодых ребят, неповоротливых,
засматривающихся на полуголых женщин, что уже начали праздновать священное
таинство.
Время от времени перед дворцом появлялись группки зевак,
делали вид, что пытаются прорваться вовнутрь. Стражи, в свою очередь, делали
вид, что хватаются за мечи, и проказники с хохотом убегали.
В полночь городская площадь начала заполняться паломниками.
Однако город как будто чувствовал приближение беды. Городская стража, что по
два-три человека патрулировала самые опасные кварталы, сейчас пугливо жалась к
центральной части, где казарма, где знать. Да и ходили эти до зубов вооружённые
люди уже не по два-три, а не меньше пяти, а то и десятками.
Но чувствовалось, что их ещё не боятся. Простолюдье
откровенно скалило зубы, мальчишки свистели вслед.
В город, как мухи на мёд, потянулись нищие, бродяги,
паломники. Прибывали на телегах целыми семьями в крытых повозках. Постоялые
дворы переполнились на второй день, ночевали на полу, в коридорах, на столах,
лавках, а когда уже и яблоку негде было упасть, прямо на городской площади
поставили шатры, разместились, а по ночам жгли костры, били в бубны, женщины
плясали и пели на потеху горожанам. Аспард скрипел зубами, вымаливал разрешение
всё враз очистить, совсем город загадили, особо буйных бросить бы в темницы,
остальных погнать плетьми за городские стены. Мрак отечески увещевал, надо ж
быть добрее, совсем озверел, будто конь копытом наступил, нехорошо так...
— Аспард, — упрекнул он, — ты ж прямо зверюка
какая лесная... Там же люди!
— Это мразь, — заявил Аспард твердо. — Это
либо грязная пена, что хозяйка всегда собирает половником и выливает собакам,
либо та грязь, что на дне, по дну, подонки!
— Дык, грязь есть во всех, — глубокомысленно
сказал Мрак. — Щас она вот выплеснулась, все и гуляют. И чёрные овцы, и
белые, и серенькие. Нет, совсем белые не гуляют, но серых на площади много...
Как с ними?
— Не знаю, — сказал Аспард сердито.
— Вот погуляют малость, — рассудил Мрак, — и
к утру побелеют. Разойдутся по домам.
— А если не разойдутся?.. Серость заразительна!
— Утро вечера мудренее, — ответил Мрак
загадочно. — До утра ещё столько... звёзд, столько звёзд!
К привычному небедному освещению из окон и от факелов на
богатых домах добавились костры на площади и на улицах. Веселье, мелькнула
мысль, чересчур бурное и уже достигло того накала, что вот-вот перейдет в
буйную драку. Но когда драка в корчме — одно дело, но в город вошли, если
верить Зауру, десять тысяч человек. Как он их сдерживает, чтобы немедля не
начали грабежи, непонятно. Хороший руководитель, знатный... Даже вышколенное
войско непросто держать в узде, а десять тысяч тупых головорезов...
Из окна хорошо видно и далёкие огни, что за городом. Сейчас
они гаснут один за другим: их затаптывают, оставшиеся шайки ворья прячут под
одежду оружие и направляются к гостеприимно распахнутым вратам дворца, к самым
богатым домам.
На всех перекрёстках улиц тоже полыхают костры. Если напрячь
зрение, то заметны освещённые красными бликами фигурки. Пару раз блеснуло
металлом, обнаглели. Перестают таиться. Понимают, что городская стража им уже
не помеха, а из дальних гарнизонов вызвать войска тцар не успеет.
Город не спал, он никогда не спит в дни таких вот ежегодных
праздников. Но чувствуют ли жители, что сегодня случится что-то страшное?
Глашатаи ещё вчера прокричали на всех перекрёстках, что всем жителям города
надлежит ночью быть дома, ибо ожидаются драки, пьянства, разбои, что всегда
бывает в дни больших гуляний. Но так как в этот раз нахлынуло паломников
впятеро больше, то и смертоубийств ожидается больше... Пусть, дескать,
прибывшие в город бьют друг друга и даже режут, но чтоб добропорядочные
горожане не вмешивались. А кто окажется в полночь на площади, где ожидается
наибольшее гулянье и драка, то пусть пеняет на себя, тцар не защищает тех, кто
не выполняет его наказы...
Мрак вздрогнул, со стороны башни главного храма потёк густой
медный удар. За ним ещё и ещё, и сразу же огни в городе пришли в движение,
медленно потекли к центру города. Сюда, к городской площади, где высится и его
дворец. Испуганно завыли собаки, а внизу у стен дворца слабо зазвенело железо:
сонные стражи поднимаются на ноги, берутся за оружие, зевают, бессмысленно
таращат глаза во все стороны.
Обеспокоенный Аспард вышел из дворца, прокричал с высоты
мраморных ступеней:
— Эй, народ!.. Празднество уж началось у храма!.. Там
сейчас Верховный жрец выносит священную купель! Все туда, туда!
Сзади раздался негромкий голос:
— Ты хорошо сказал, Аспард. А теперь иди в хату. Аспард
подпрыгнул, обернулся как ужаленный.
— Ваше Величество!
Мрак ухватил его за рукав, потащил назад к воротам. На
площади народу набралось столько, что смяли шатры, стоптали, вбили в землю.
Неожиданно оказалось, что вся площадь заполнена мужчинами, женщин почти нет,
как и детей, все вытаскивают из-за пазухи, из мешков — мечи и топоры.
Ошалелый Аспард дал себя затащить в ворота. Откуда-то
набежали крепкие люди в доспехах, захлопнули створки. Загремели металлические
засовы. Мрак сказал со злым удовлетворением:
— Вот теперь начнем потеху!.. Давай за мной! Аспард,
ничего не понимая, метнулся за Мраком. Тот взбежал по винтовой лесенке наверх,
там, на плоской крыше дворца, установлены столы, лёгкие кресла, прислуга
расставляет кубки, блюда, кувшины с вином.
Аспард ахнул, сверху видно, что это совсем не разношёрстная
толпа бродяг, которую вдруг обуяла страсть к драке. Один отряд, самый
многочисленный, с гиканьем и свистом ринулся на штурм ворот дворца, другой
двинулся к казарме, третий направился к выходу с площади в сторону храма.
Остальные бурлили, там шныряли вожаки помельче, сбивали в новые отряды,
кричали, замешкавшихся били дубинами.
Аспард вскрикнул:
