В главной палате было шумно, за тремя длинными накрытыми
столами веселились крепкие могучие воины. За двумя столами старались
перекричать один другого в песнях, за третьим смеялись и со стуком сдвигали
кружки, расплескивая красные капли. Псы шныряли под столами, грызлись из-за
костей с обильными остатками мяса.
Воевода Рагнар по прозвищу Белозубый восседал за третьим
столом. Он ничем вроде бы не выделялся среди воинов — ни одежкой, ни стулом с
резной спинкой, разве что ростом и шириной плеч, но Кленок безошибочно
направился к нему. Воеводой Рагнар стал не за белые зубы, а за отвагу и
умелость в битвах, а Белозубым прозвали за привычку скалить зубы и шутить даже
в самых кровавых схватках.
— Воевода, — сказал Кленок торопливо, — тебя
изволит видеть наш светлый тцар.
Рагнар удивился.
— С чего бы?
— Он в гневе, — сказал Кленок. — Что-то
случилось. Тцарица умирает! Тцар велел тебе прибыть немедленно.
На веселом лице воеводы промелькнула тревога. Он покосился
на хмельных гуляк, те разговаривали, смеялись, хвастались, бранились и тут же
обнимались, клялись в вечной дружбе, никто не слышит, и он спросил осторожно:
— Он что-то сказал еще?
— Нет. Только ехать в том, в чём застану.
Кленок смотрел на него с обожанием, Рагнара Белозубого
любили все, от воинов и до последних простолюдинов. За дальним столом как раз
поднялся немолодой воин, поднял чару:
— За нашего храбрейшего из воевод — Рагнара Белозубого!
— Слава! — закричали за столами.
— Слава!
— Будем!
Рагнар поднялся, поклонился, залпом осушил кубок, а пока
воины радостно орали, чокались краями серебряных кружек, шепнул:
— Тцарская воля — закон. Быстро оседлай моего коня, я
сейчас выйду.
Кленок выскользнул, на него внимания не обращали, в палате
чадно, пахнет подгорелым мясом, душистыми травами. Перегретый воздух колыхается
так, что, проведи здесь двугорбого коня, и тогда не заметят в пьяном угаре.
Воевода вышел на крыльцо, как и обещал, в той же одежде,
только набросил поверх рубашки кольчугу тонкой работы. Русые кудри убрал под
шлем, край надвинул на самые брови, глаза тревожные, видно даже в ночи. Слабый
свет полумесяца блестел серебром на широко разнесенных плечах.
— Конь готов?.. Молодец. Ну, боги всё видят...
Кленок сбегал к темным воротам, стражей не было, пируют
вместе со всеми. Тяжёлые створки загрохотали навстречу ночи, раздвинулись, как
крылья ночной бабочки. Дорога загрохотала под крепкими копытами быстро и
предостерегающе.
Рагнар скакал насупленный, в лице тревога проступала всё
отчетливее. Мальчишка раздирался от сочувствия: обычно тихий, как будто
пришибленный тцар сейчас грозен, лют и явно несправедлив в гневе, но воеводе
бояться нечего, он у тцара самый лучший, тцар его ценит, не зря же в трудный
час позвал именно его...
Конь воеводы поравнялся с ним, лицо воеводы в ночи казалось
бледным, как у мертвяка, а вместо глаз зияли тёмные впадины. Голос прозвучал
глухо:
— Ты хоть слышал... из-за чего я тцару мог понадобиться
так срочно?
— Не знаю, — ответил Кленок, но, увидев, как ещё
больше омрачилось лицо любимого воеводы, добавил торопливо, — там всё
по-прежнему, только тцарица вроде бы — совсем плоха.
Ему показалось, что воевода вздрогнул. После паузы, когда
слышен был только стук копыт и свист встречного ветра, голос воеводы прозвучал
совсем печально:
— Да, тцарица сильно смягчала нрав нашего светлого...
Кленок ощутил, как недобрый холод внезапно начал пробирать
до костей. Губы задрожали, а голос сорвался:
— И что теперь? Неужели нрав Его Величества изменится?
— Узнаем, — ответил воевода несчастливо.
Дальше скакали в молчании, так же и пронеслись в раскрытые
ворота. Не останавливались, пока не ворвались в Тцарский двор, привязали коней,
и только на крыльце Рагнар остановил молодого воина:
— Дальше я один.
— Но он велел...
— Останься, — сказал Рагнар мягче. — Кто
знает, что на уме этого...
Он не договорил, но Кленок понял, что герой просто хочет
уберечь его от внезапного приступа гнева, что может случиться с тцаром от
сильного горя. Сердце переполнилось горячей благодарностью, а в глазах
защипало. Он смотрел в удаляющуюся спину с пламенной любовью, молча давая себе
клятву отдать жизнь за этого благороднейшего из людей, когда тому потребуется.
А Рагнар вошел в покои быстрым шагом воина, который умеет
быть быстрым, не выказывая суетливой торопливости. Тцар, уже одетый, возился с
замком одной из скрынь, что стояли у него в личных покоях. Обернулся, как
ужаленный:
— Ты?.. Что подкрадываешься?
— Торопился, — пробормотал Рагнар, на самом же
деле топал как конь, ещё и половицы визжали, будто с них сдирали шкуру. —
Что изволишь, пресветлый тцар?
Тцар смотрел на него глазами, полными слез. Рагнар, чувствуя
неладное, опустился на колени:
— Если в чём провинился, прости! Только боги не делают
ошибок.
— Вставай, — бросил тцар измученным голосом.
Рагнар покачал головой:
— Я знаю, ты никого не зовёшь ночью просто так. Я вижу,
какое у тебя лицо. Что случилось? Я догадываюсь, что у меня один выход — в
пыточный подвал... Тцар сказал раздражённо:
— Да встань же!
Рагнар сказал упрямо, чувствуя, как страх стиснул уже не
только сердце, но и внутренности:
— Скажи хоть, в чём моя вина?
— Да не обвиняю тебя, дурак!
— Но тцар... Ты никого не вызывал так внезапно, среди
ночи...
Тцар гаркнул, выпучив глаза и раздувая ноздри:
— Тебя в самом деле туда сейчас поволокут, если не
встанешь!
Рагнар поспешно поднялся, но голос держал униженным:
— Я не знаю причины твоего гнева. В чём я виноват,
скажи...
Тцар заорал, вскинув кулаки:
— Что за дурак! Клянусь тебе всеми богами, что ни в чём
тебя не обвиняю. А если и виноват ты в чём, то клянусь опять же всем святым на
свете, клятвой Кибелла клянусь, что волос с твоей головы не упадёт по моей
воле, пальцем тебя не трону! И никогда ничем на тебя не посягну, вреда не
причиню! Вот прямо перед алтарём Кибелла клянусь, что пусть меня он живого
утащит, и на том свете каждый день на кол сажает, если нарушу слово!.. А если
вздумаю хоть слово тебе сказать худое, то пусть мой язык Кибелл тут же и
выдерет! Теперь доволен?
Рагнар перевёл дыхание, пусть лучше сочтут дураком, чем
опасным для трона, голос его всё ещё подрагивал:
