— Тогда... зачем?
— Дело тайное, Рагнар. Только ты да я должны знать,
понял? Поклянись.
— Клянусь, — сказал Рагнар поспешно. — Я и
без клятвы всей душой... Но клянусь всем на свете... А что за дело?
Тцар откинул крышку скрыни, достал оттуда и бросил в лицо
воеводе белую одежду:
— Одевайся!
Сам он вытащил такую же точно, встряхнул брезгливо, и пока
Рагнар рассматривал странную одёжку, быстро напялил поверх своих тцарских
одежд. Только теперь воевода признал длинную одежду волхвов, нелепую для жизни,
с непомерно длинными широкими рукавами, чехлом для головы, а полы почти
подметают землю.
— Да одевайся же, — прошипел тцар. — Тцарица
просила исполнить её последнюю волю. Мол, чтобы я прислал к ней Верховного
волхва, дабы она могла очиститься от преступлений... какие преступления у такой
чистой души?.. Настоящие преступники и не думают чиститься, а несчастный, что
нечаянно на муравья наступит, тут же бежит с пожертвованиями в храм! Ладно, ты
готов? Да сними ты эти сапоги!.. Волхвы ходят босыми, не заметил ещё?.. Пошли.
Рагнар нахлобучил капюшон на лицо так, чтобы скрыть его
полностью, почти на ощупь двинулся за тцаром. Тот почти бежал, босые ступни
звонко шлёпали по чисто выструганным доскам. В длинной одежде чувствовал себя
скованно и нелепо, в ней ни работать, ни драться, все волхвы — бездельники и
обманщики, кроме колдунов, конечно.
Они пробежали через ночные палаты, светильники горят слабо,
запах животного масла совсем лёгок, тут же растворяется в ночной свежести.
Страж на дверях тцарицы не узнал, поклонился:
— Мир вам, святые отцы!
— И тебе покой, — буркнул тцар на ходу.
Рагнар промолчал, радуясь и ужасаясь такому обману. Дверь
распахнулась без скрипа, он успел увидеть на дверных петлях блестящие капли
масла.
Покои тцарицы освещены едва-едва, её глаза уже не переносят
яркий свет. Ложе посреди покоев, среди пышных одеял и шкур её тонкая фигурка
едва различалась, ещё больше исхудавшая. Светлые волосы разбросались по подушке
в беспорядке. По ту сторону ложа застыла заплаканная сенная девка. На вбежавших
волхвов взглянула враждебно.
Шлёпая босыми ногами, тцар подбежал, но от ложа остановился
в двух шагах. Капюшон нависал, пряча лицо в тени. Рагнар со смиренным видом
встал рядом, ибо Верховный волхв, как всем известно, всегда должен иметь при
себе помогающего ему волхва высокого ранга...
— Приветствую тебя... тцарица, — выговорил тцар.
Он запыхался, голос звучал хрипло, а Рагнар удивился, как меняется голос из-за
пары орехов за щекой. — Тебя любят боги... уф-уф... если так настойчиво
зовут к себе. Но твой вид говорит, что ты ещё не скоро покинешь землю...
Тцарица приподняла веки, видно, с каким трудом, тут же
опустила. Из исхудавшей груди вырвался тяжёлый вздох:
— Не утешай меня, святой волхв... Я чувствую, что скоро
предстану перед богами.
— Чувства людей обманывают, — возразил тцар, и Рагнар
подивился теплоте в голосе всегда равнодушного к людям тцара. — Ты ещё
потопчешь молодую травку.
Тцарица снова приоткрыла глаза, мгновение всматривалась в
смутно маячившие перед ней две фигуры:
— Как вы добрались так быстро, святые волхвы? Рагнар
смиренно наклонил голову, не зная, как соврать, а тцар нашелся первым:
— Мы скакали на быстрых конях, мы летели на Змее, мы
бежали через весь двор, как испуганные зайцы. Но теперь мы здесь, и ты можешь
облегчить душу.
Он слегка повёл головой в сторону Рагнара, и тот прошептал
как можно смиреннее:
— Да-да, облегчи душу. Боги всё поймут.
Веки тцарицы опустились. Она дышала всё медленнее, Рагнар
уже начал думать, что она так и отойдёт светло и тихо, но тцарица с усилием
разомкнула уста, голос её прозвучал хрипло, исполненный стыда и страдания:
— Я была хорошей тцарицей, но я нарушила заветы
богов... ибо все эти годы я любила... и доныне люблю...
Голос ее прервался, тцар спросил осторожно:
— Ну-ну...
— Самого лучшего из мужчин на свете... самого смелого
воина... его имя на устах у всех...
Снова она долго отдыхала, в комнате слышалось только хриплое
дыхание умирающей, в то время как оба в длинных одеяниях волхвов вовсе затаили
дыхание. Тцарица наконец набралась сил, с губ её сорвалось тихое:
— Его зовут Рагнаром Белозубым... Он самый отважный
воевода...
Человек в одежде Верховного волхва дёрнулся, спина его на
миг выпрямилась, но тут же он тряхнул головой, надвигая капюшон глубже на лицо.
— Кайся, кайся...
И второй волхв, дёрнувшись, повторил осевшим голосом:
— Кайся...
— Я прошу принять от меня во искупление моей
вины... — прошептали бледные губы, — вон ту шкатулку... Там золотые
монеты и драгоценные камни...
Верховный волхв крякнул, голос его был строгим:
— Мы будем просить богов об очищении. После паузы
тцарица заговорила снова:
— Свою девичью честь я отдала не тцару... этот дурак
напился так, что хоть самого... Воевода Рагнар отнёс меня в тцарскую спальню...
Верховный волхв издал странный звук, словно в нём скрипнули
мельничные жернова. Тяжёлым, как Авзацкие горы, голосом прохрипел:
— Что ж, и эта вина...
А второй подтвердил учащённым голосом.
— Примите от меня вон ту чашу, она вся из чистого
злата, украшена драгоценными камнями... Из неё пил сам Яфет, она имеет
чудодейственные силы.
Верховный волхв сказал после молчания:
— Мы будем просить богов.
— И ещё... я трижды пыталась отравить тцара... но один
раз его пёс перехватил отравленный кус, в другой раз он сразу же так напился,
что всё выблевал... Ой, тяжко мне... А в последний раз, я носила при себе яд
пять лет, и он выдохся... Это когда дурак страдал животом неделю...
Верховный волхв что-то прохрипел, будто его за горло держали
невидимые пальцы. С трудом выдавил:
— Что ж, перед смертью... ты прощена. Второй волхв
сказал прерывистым голосом:
— Перед смертью...
— И последнее, — сказала она тихо, но в мёртвом
голосе внезапно зазвенели странные струнки, он обрёл живые нотки, — трое
сынов у меня...
Она затихла, слышно было её прерывистое дыхание, но теперь
слышно было, как шумно дышит и Верховный волхв, словно всё ещё бежит по
лестнице. Не выдержав, спросил хриплым голосом:
— Что с сынами?
— Двое... сильных и красивых... а третий, который
урод... только он от того урода, что на троне...
Верховный волхв застонал, выпрямился, он оказался высок и
широк, хламида волхва на нём затрещала, как гнилье. Сенная девка вскрикнула,
отпрянула к стене. Глаза её выпучились, как у совы. Человек в одежде волхва с
проклятием швырнул чашу на пол с такой силой, что она смялась, будто была из
мокрой глины. Следом одним свирепым движением сорвал белую одежду и бросил на
пол. Сенная девка вскрикнула дурным голосом. Волхв в одно мгновение обратился в
грозного тцара, что весь в ратной одежде, страшен и грозен, лицо лютое, как у
лесного зверя, глаза налились кровью. Был он свиреп, некрасивое лицо перекошено
яростью, глаза выпучились как у жабы, налились кровью, губы задрожали, в уголке
начала вздуваться пена. Доспех на нём блестел в слабом свете зловеще, грозно.
