— Всё труднее застать Ваше Величество в тронном зале...
— Что делать, — откликнулся Мрак, — во дворце
звёздное небо не видать.
— Но... гм... и сейчас его не видно...
— Если хорошо прищуриться, то видно, — ответил
Мрак. — Или посмотреть на небо из глубокого колодца. Или взлететь на
гигантской птице Рух, что поднимается выше всяких драконов... Или, гм, впрочем,
это пока терпит. Ночью изволю насмотреться от пуза. У вас что, ребята?
Червлен наклонил седую голову, с поклоном протянул Мраку
свиток пергамента. Мрак опасливо убрал руки за спину.
— Эт чё?
— Ваше Величество, — сказал Червлен и снова
поклонился, — это законы, которые вы поручили разработать для нашей
благословенной Барбуссии.
— А-а, — сказал Мрак. — Ну и как?
— Разработали. Всё, как вы и велели.
Он снова попытался вручить Мраку свиток.
— Молодцы, — одобрил Мрак, но в руки пергамент не
взял. — Хвалю!.. Но эт чё ж сразу мне? Сперва должны посмотреть всякие...
ну там жрецы... насчёт почитания богов, родителей, вообще почтения и
уважительности, потом эти... как их, ага, военные советники, у меня есть
такие?.. насчёт того, что служить родине и тцару — почётно, замечательно,
славно, а кто думает иначее — тому голову на кол!.. Лекари пусть посмотрят,
лесники, колдуны, судьи...
Червлен кивал, соглашался, лицо его всё больше озарялось
улыбкой. Когда Мрак выдохся, он сказал елейным голосом:
— Ваше Величество, эти законы мы разрабатывали год, а
ещё четыре года вносили поправки. Ибо советовались со всеми... кого вы так
мудро перечислили! А потом ещё раз давали им прочесть и снова внесли поправки,
уже самые мелкие. А это вот — окончательный закон, где все отлажено, всё
предусмотрено, всё виртуозно и тонко, как изысканная мелодия, как песня лучшего
из бардов. Все знатоки, лучшие мудрецы просмотрели эти законы и не нашли в них
ни единого изъяна. Более того, это само совершенство, где всё так
взаимоувязано, так сцеплено, так соткано воедино, что это самая ажурная
ткань...
Мрак кивал, слушал, кивал. Аспард смотрел на него со
странным выражением. Когда смотрел на Червлена, на лице проступал восторг и
благоговение, но, когда переводил взгляд на лицо Мрака, снова возвращался к
этому странному. Когда Червлен сделал небольшую паузу, Аспард спросил
осторожно:
— Ваше Величество, если законы так совершенны, то...
когда начнём их вводить?
Мрак поскрёб в затылке, сплюнул через зубцы на внешнюю
сторону.
— А никогда, — ответил он хладнокровно.
Аспард опешил, а остальные так и вовсе окаменели. Аспард
наконец спросил осторожненько:
— Но ведь законы... совершенны?
— Совершенны, — согласился Мрак. — Пять лет
лбы морщили!.. Конечно, это самые тонкие и точные законы.
— Но тогда...
Мрак повернулся, указал на рабочих, что всё ещё тащили
бревно. Приспосабливаясь, они затянули хриплыми пропитыми голосами песню, ноги
теперь шагают в такт, но всё равно кто-то вскрикивал «Эх, взяли!», «Эх,
дёрнули!», кто-то бранился, но бревно тем временем медленно двигается к цели.
— Видишь? — спросил он. — Государство — это
такое же бревно. Только ещё неотёсаннее. Ишь, «тонкая мелодия, виртуозно и
тонко»! Под изысканные песни бревно не потащишь. Только вот под такую песню,
под вонючий пот, крик, даже кровь...
Лицо его омрачилось. Глядя на него, омрачились лицами и его
советники. Червлен сказал потерянно:
— И что же... Ваше Величество? Весь наш труд...
— Прекрасный труд, — одобрил Мрак.
— Но если он только на бумаге...
— Некоторые вещи пусть остаются на бумаге, —
рассудил Мрак. — Даже хорошие вещи.
— Но почему, Ваше Величество?
Мрак пожал плечами.
— Не знаю. Чуйство у меня такое. Принять такие
прекрасные законы... а потом ещё и заставить людей им следовать — это ж по
колено в крови ходить будем. Нет, пока будем тащить бревно!.. А на бумаге
прекрасные законы нужны, нужны. Чтоб мы сами видели, как можно бы жить...
Он махнул рукой, пошёл к ступенькам с башни. Аспард двинулся
было следом, Мрак остановил нетерпеливым жестом.
— Ты так и будешь мне пятки оттаптывать?
— Ваше Величество, на вашу жизнь замахивались!
— Ничо, отмахнусь. Я иду вот в ту башню, видишь?.. А
то, сколько тут живу, а до сих пор... гм... я хочу сказать, что давненько к
колдуну не заглядывал. Самое время!
Аспард крикнул вдогонку:
— Ваше Величество... смотритель южного крыла
спрашивает, когда вы изволите заглянуть к ним?
Мрак остановился внизу, задрал голову. Аспард выглядел
виноватым, разводил руками. Мол, мое дело передать, а вы уж с государственным
умом решайте...
— К нему?
Аспард смешался, даже почему-то покраснел, сказал торопливо:
— Не лично, а во вверенную ему часть здания...
— Ага, — сказал Мрак бездумно. — А что там?
Поперхнулся, поняв, что сморозил глупость, но сказанное уже не воротишь, Аспард
смотрел с великим изумлением. Мрак подмигнул ему и засмеялся. Аспард неуверенно
улыбнулся:
— Фу, это вы так шутите, Ваше Величество... Да,
конечно, сейчас вы вошли в личину своего отважного деда-воина, который тоже
чаще таскал в постель женщин в покорённых землях, чем посещал своих жён. Но вы
раньше не забывали дорогу...
Мрак наконец сообразил, о чём речь, засмеялся ещё громче.
— Аспард, ты же видишь, я с этими бабами настолько
запустил дела, что... А не получается, козе твоей в бок, чтоб и по бабам орёл,
и землями управлять, как объезженным конем! Ну не получается, хоть убей. Либо
ты бабник, либо правитель. Можно, конечно, немножко бабником, немножко
правителем, но ты ж сам понимаешь, что это будет хреновый бабник и хреновый
правитель... Так что пусть они там развлекаются сами, как хотят. Пусть даже
прорубят дверь с заднего хода, чтоб к ним по ночам солдаты ходили, я ж добрый,
ты не забыл? Вот только сам я...
Он покачал головой. Сердце кольнуло острым. На самом деле,
конечно, в груди от сердца остался только пепел, а если там и проклёвывается
какой зелёный росток, то этот росток — Кузя. Не любовь, понятно, какая может
быть любовь к ребёнку, а просто нежность к существу, что единственное во всей
Куявии его любило, оберегало, страдало по нему. Кузя и Хрюндя — вот двое, кому
он верен.
Аспард снова развёл руками, глядя ему вслед.
А в самом деле, подумал он хмуро, уж неделя закончилась, как
он здесь, а про колдуна только вспомнил, хотя его башня всё время на виду. И
никуда за это время не сдвинулась. Как ни выглянешь из окна, так и видишь, как
там в окнах полыхают зловещие красные огни... Олег бы уже обивал пороги, даже
любопытный Таргитай превозмог бы лень, на второй день торчал бы на самой
вершине... А ему хоть как торчи башня перед глазами, но как чуял недоверие ко
всяким непонятным штукам, так и сейчас чувствует. Чем-то унижает его всякое
колдовство, а чем — сказать не может, к хитрым словам всегда чуял вражду.
