Аспард рвался сам остаться в комнате с кувшином, но Мрак
сказал, что начальник дворцовой стражи должен быть при дворце. Аспард посадил в
заветную комнату самого бдительного и верного человека, тот запер дверь на все
запоры, задул огонёк светильника, лавку отыскал на ощупь, сел и стал ждать. По
ту сторону двери затаились четверо самых крепких и надёжных парней, ещё с
десяток ждут на улице, попрятавшись в густую тень.
И лишь тогда Аспард позволил себе чуть расслабить взведённые
нервы, вернулся по наказу тцара во дворец.
Солнце уже опустилось за городскую стену. Наступал мирный и
застывший вечер, в полном безветрии, с пронзительной чёткостью, что завладевает
двором ненадолго, перед приходом ночи. Мрак хотел привычно напомнить Аспарду,
чтобы до утра не тревожил, но Аспард стережёт кувшин и ловит Заура, у Манмурта
поинтересовался, почему жаба такая грустная, двум-трём попавшимся по дороге
придворным сделал замечания, так, на всякий случай, а то вообще о существовании
тцара забудут, наказал строго до утра не тревожить — на звёзды поглядит хотя бы
из окошка, и отбыл в спальные покои, где уже привычно запер двери на самый
надёжный запор: ножкой кресла в петли.
Ковры закрывали грубую каменную кладку стен плотно, даже с
его чутьём не угадать, под каким тот самый особый камень, что уже почти и не
камень.
— Щас, — пробормотал он. — Столько золота истратил
да чтобы не запомнил?
Ковёр подался в сторону, Мрак задержал дыхание, непривычно и
странновато кидаться вот так в залитый золотом камень, но сделал над собой
усилие, выругал магию, шагнул, и камень плотно и горячо, словно мокрая рубашка,
обнял его тело. Показалось, что трудно дышать, ноги сами поспешно сделали ещё
шаг, и он едва не упал, вывалившись в темном подземелье.
Ещё раз обругал магию, но уже не так зло, подземелье
знакомо, через узкую щёлочку в каменной кладке сюда тянет ароматом сонной Кузи.
Заглянул — у самой двери горит один-единственный светильник, Кузя не любит
оставаться в полной темноте, виден краешек постели. Кузи не видно, но он ощутил
её присутствие, вздохнул, отступил.
Тронный зал пуст, как и роскошная спальня, пусты еще пара
богато украшенных помещений. Мрак прокрадывался по тёмному, хоть глаз выколи,
ходу, пока не услышал запах, ощутил тепло, а затем уже донеслись голоса.
Комната выглядела очень просто убранной, но в ней, к его
удивлению, настоящий трон, а на нём сидит Светлана. Трон на особом помосте, к
нему ведут две ступеньки, а ещё пятеро мужчин сидят на низких стульях. Все в
плащах, что защищают от сквозняков, ветер со стороны неплотно закрытых ставен
шевелит волосы и заставляет трепетать пламя факелов. Плащи почти у всех скреплены
на плече золотыми пряжками, отличие самых знатных полководцев, герцогов,
баронов. Золото и серебро тускло и торжественно блистает в виде браслетов на
запястьях, ровными бляхами на поясах. У двух сверкают драгоценные камни на
рукоятях мечей, здесь собрались, как понял Мрак по их виду, те самые сильные и
решительные, что посмели взять на свои плечи бремя управления землями и людьми.
В сторонке за отдельным столом расположились трое. Головы
седые, но в лицах видна сила и решительность. Двое в чёрных плащах, это жрецы,
а третий в пурпурном одеянии, что означает какую-то высокую ступень в их
иерархии.
Мрак уловил, как один из полководцев сказал сварливо:
— Ваше Величество, я предпочёл бы, чтобы эти вопросы
обсуждали не здесь. Не в этой комнате, что пользуется дурной славой...
Сидящий от него справа громко чихнул. Высморкался в платок,
вытер нос, улыбнулся сконфуженно.
— Приметы говорят, что доблестный Макитр сказал
правду... К тому же здесь дует из всех щелей.
Светлана пояснила, как могла холодно, но Мрак уловил в её
голосе извиняющуюся нотку:
— Я так решила — этого достаточно. Просто это самая
защищённая комната в нашем дворце. Чтобы сюда попасть, надо пройти через
десятки помещений, где стража схватит любого чужака.
Макитр почти подпрыгнул на лавке.
— Так это правда?
— Что?
— Что в прошлую ночь... или позапрошлую... некто проник
даже в вашу спальню?
Светлана ответила ледяным голосом:
— Выбирайте выражения, благородный Макитр! С вашей
кривой руки может пойти слух, что некто проник в мою спальню и даже обесчестил
меня во сне! Объясняю, что со мной на ложе был мой тцарственный супруг Иваш. А
злоумышленник всего лишь оставил на столе свой нож.
Жрец в пурпурном одеянии повернул голову, Мрак рассмотрел
его лицо лучше.
В сердце кольнуло предчувствие, что этот человек очень
опасен. И что с ним ещё придется столкнуться. Жрец совсем не стар, как
показалось вначале, суров, в движениях является сила и твёрдость духа. Серые
немигающие глаза яснее ясного сказали о нраве, решительном, крутом, что умеет и
берётся решать сам, не спрашивая совета тцарских советников или даже саму
тцарицу.
— Кто бы ни послал вам это предостережение, —
проговорил жрец, — он сказал яснее ясного — Барбус может в любой момент
ударить в самое сердце!
Иваш вскрикнул зло:
— Но как? Что за бред?.. У Барбуса не хватит силы. Это
могла быть чья-то глупая выходка!
Он огляделся, но все отводили взгляды. Жрец сказал сурово:
— Подумайте, кто во всей Куявии сможет пробраться в
вашу спальню незамеченным? Кто сумеет воткнуть кинжал в стол и уйти? Более
того, уйти незамеченным и неопознанным?.. Тот, кто это сделал, мог легко
зарезать вас обоих и уйти. Вы понимаете? Это и называется — ударить в самое
сердце.
Рука Иваша поднялась сама по себе, он пощупал горло, увидел
направленные на него взгляды, отдёрнул пальцы, вскрикнул тонким злым голосом:
— Но... если он этого не сделал, то либо страшится,
либо... Он запнулся, Мрак видел, что даже ему трудно вымолвить какую-то
дурость, но Иваш собрался с духом и сказал:
— Либо он этого не смог бы! Жрец сказал язвительно:
— Да-да, мы понимаем, что вы успели бы вскочить, едва
он приблизился бы. И тогда ему, конечно же, пришлось бы плохо.
Иваш приосанился, сказал с вызовом:
— Именно это я и хотел сказать!
— Да, конечно... Он так устрашился вас, что вместо
вашего горла с грохотом вогнал нож почти по рукоять в карту, где лезвие
пропороло стольный город Куяву. Но вы не проснулись... Ладно, оставим это. Я
хочу сказать, что в данный момент нам ни в коем случае нельзя задевать
Барбуссию.
Может быть, когда-нибудь потом, но не сейчас... Это
предостережение, но оно очень... я бы сказал, от человека злого и решительного.
Он не стал писать письма, не шлёт послов. Он оставил знак воина! Кинжал,
который носят в Барбусе.
Иваш сказал с вызовом:
— Вы хотите сказать, что наша охрана не в состоянии нас
защитить?
