— Здесь светлее, — замечает Бадим, уже не в первый раз. Она слышит его голос, он повторяет сам за собой, она помнит, что он это уже говорил, когда она не слушала. — Светлее, чем при том, что мы называли солнечным светом. И мне кажется, что здесь 1 g — не то же, что наше 1 g, как по-твоему? Здесь легче!
— Не знаю, — отвечает она. Она не чувствует даже, чтобы корабль качался на волнах. — Это корабль?
— Наверное.
— А почему мы не чувствуем волн?
— Не знаю. Может быть, он такой большой, что волны его не раскачивают.
— Ого. Такие бывают?
Один из спасателей начинает говорить. Они не знают, кто именно: голос усилен микрофоном, а все фигуры в скафандрах с любопытством смотрят на них.
— Добро пожаловать на борт «Старшей сестры Макао». — Странный акцент; насколько Фрея помнила из новостей с Земли, это мог быть южноазиатский английский, но не совсем такой. Она никогда не слышала такого акцента и с трудом понимала, о чем говорили. — Мы рады, что вы все с нами и вы в безопасности. С прискорбием сообщаем, что семеро ваших товарищей погибли при спуске, еще несколько получили ранения или расстройства, но ни одно из них, как мы рады предположить, не является критическим. Мы надеемся, вы понимаете, что мы одеты в защитные костюмы в целях нашей взаимной безопасности. До тех пор, пока мы не убедимся, что ни мы вам, ни вы нам не можете доставить проблем, нам приказано попросить вас остаться на «Старшей сестре Макао», в приготовленных для вас комнатах, а также не прикасаться к нам. Период карантина не продлится долго, но нам необходимо провести полный анализ вашего состояния здоровья в целях нашей взаимной безопасности. Мы знаем, что, исходя из вашего опыта пребывания в системе Тау Кита, вы понимаете нашу озабоченность.
Люди со звездолета закивали, беспокойно переглянулись между собой, некоторые посмотрели на Фрею.
— Назовите нам, пожалуйста, кто погиб, а кто в больнице, — попросила она. — Мы можем помочь с опознанием, если у вас возникнут какие-либо проблемы с чтением их чипов. А также скажите, пожалуйста, что случилось с кораблем и Джучи? Они уже обогнули Солнце?
Она потеряла чувство времени, но ей кажется как минимум вероятным, что за тот промежуток, что они спустились сквозь атмосферу, плюхнулись на воду, были подобраны и подняты сюда, корабль мог уже достичь Солнца и обернуться вокруг него либо потерпеть неудачу. Однако нет: корабль теперь летит гораздо медленнее и все еще движется к орбите Венеры.
Они узнали, что корабль, на котором они находятся, достигает двух километров в длину, а его верхняя палуба выступает над водой на высоте двухсот метров. Это такой плавучий остров, приводимый в движение с помощью мачт, способных принимать форму парусов, а также с помощью аэростатов, висящих так высоко в небе, что те кажутся всего лишь точками либо и вовсе невидимы. Последние, очевидно, предназначены для того, чтобы ловить воздушные потоки. Корабль пробирается поперек волн медленно, будто остров, сорвавшийся с места. Судя по всему, на Земле существует немало таких плавучих островов, но едва ли хоть один из них куда-либо торопится. Корабли-города, так их называли. Подобно всем остальным, «Старшая сестра Макао» следует за ветрами и, таким образом, в некоторых своих плаваниях огибает Землю с запада на восток, тогда как в других — использует пассаты, дующие на средних широтах, чтобы вернуться на запад по Тихому и Атлантическому океану. Корабли-города способны до некоторой степени лавировать на ветру и оснащены электродвигателями для выработки дополнительной энергии и для случаев, когда им необходима точность в движении. Они пришвартовываются в гаванях прибрежных городов, не слишком отличающихся от них самих. По крайней мере, так им рассказали, однако в ворохе информации, посылавшейся на их звездолет, об этих штуковинах нигде не упоминалось. Прибрежные города были в основном новыми, потому что уровень моря значительно поднялся — на двадцать четыре метра с тех пор, как они покинули Солнечную систему. Поэтому многое изменилось. Но в их канале и об этом ничего не было.
С верхних кают, которые им отвели, открывался вид на верхнюю палубу, походившую на летный парк под самым небом, а за ней — наверное, километров сто необъятной глади океана. Горизонт часто закрывали облака, окрашенные в разные цвета на рассвете и закате, — оранжевый или розовый, а то и оба одновременно, и затем, в последние освещенные минуты, лиловые и сиреневые. Иногда между синью океана и голубизной неба возникает дымка, белесая и расплывчатая, иногда горизонт представляется четкой линией на краю видимого мира, далеко-далеко. О, Земля, какая она большая! Фрея до сих пор не может на нее смотреть — даже сидя в кресле у окна, все еще теряет равновесие и, чувствуя, как у нее сжимается желудок, испытывает дурноту каждой клеточкой своего тела. И боится этой своей слабости. Аврора на нее так не действовала, хотя Фрея, конечно, видела ее только на экранах, в уменьшенном виде. Да и это окно должно быть просто еще одним экраном, большим экраном, еще одним каналом информации с Земли, как те, что она смотрела в детстве каждую ночь. Но почему-то это не так, что-то здесь по-другому, как в некоторых снах, где обычное пространство искривляется и озаряется страхом. И от этого страха нельзя убежать — даже когда она отходит от окна, перебирается на ходунках в свою каюту, где ей отведено место для сна, страх ее преследует, и это пугает ее само по себе. Она боится самого страха.
* * *
Сейчас было 1 g, по определению, но они решили, а данные компьютеров, которые они спустили с собой, подтвердили, что большую часть перелета у них было задано значение около 1,1 g. Зачем корабль так делал, теперь определить было невозможно.
— Наверное, хотел, чтобы у нас было ощущение легкости, когда мы сюда попадем, — высказала Фрея свое предположение Бадиму.
— Да, полагаю, это возможно. Наверное. Но мне еще интересно, может, люди что-то программировали в ‘68 году, вносили какие-нибудь изменения в его систему критериев. Можно спросить, когда он обойдет Солнце.
Ах, вот и корень страха. По крайней мере, один из них. Может, есть и еще, может, их даже много. Но этот колет ее в самое сердце.
— Он там уже долетел?
— Почти.
Легче 1 g или нет, Бадим проявляет воздействие… чего-то. Пребывания на Земле, говорит он. Еще он шутит, что их тела в этом мире, реальном мире, быстрее окисляются. Он становится жестче, медленнее.
— Ведь если посчитать, — говорит он Фрее, когда она выражает свою озабоченность, — мне уже примерно двести тридцать пять лет.
— Прошу тебя, Биби, не надо смотреть на это так! Так-то мы все слишком стары, чтобы жить. Не забывай, что из этих лет сто пятьдесят ты проспал.
— Да, проспал. Но как нам эти годы учесть? Обычно же мы прибавляем время сна к своему возрасту. Мы же не говорим: я прожил шестьдесят лет и еще двадцать проспал. Мы говорим: мне восемьдесят лет.
— Вот и тебе столько. И ты вполне хорошо сохранился для своих восьмидесяти. Выглядишь вообще на пятьдесят.
