Итак, Нептун. Холодный, зелено-голубой, с обилием водного льда и метана. И тонкими, едва различимыми кольцами. Почти лишенный солнечного света. Расположенный далеко за пределами обитаемой зоны. Почти неподвижный. Любопытно, что ему дали морское название, — оно казалось в каком-то смысле подходящим, в привычно слащавом метафорическом смысле, в импрессионистском, зыбком, интуитивном смысле.
Летели мы по-прежнему быстро, но путь был долгий — на то, чтобы все подготовить, у нас было 459 дней. Диаметр нашего окна сближения был мал как никогда, учитывая, какой резкий поворот нам предстоял. Нужно было попасть точно в цель, поэтому мы установили для нашей траектории стометровый диапазон, который, после всего проделанного расстояния, казался невероятно узким. Но все равно — даже ста метров было слегка многовато для окна; здесь нужен был один метр, одна геометрическая точка.
И мы вошли. Попали в цель. Начали проход, напряглись изо всех сил.
Аэроторможение прошло сравнительно гладко, особенно если сравнивать с той взбучкой на Уране. Быстрая вибрация, окутывание облаками со всех сторон, несколько минут тряски вслепую, тревожное напряжение — и выход наружу, после еще одной нагрузки в 1 g, на этот раз во многом за счет приливных сил. И поворот буквой V!
Выйдя из него, мы направились к Солнцу. Обратно. Замкнули петлю. Остались. Удержались.
Если каждый из пяти проходов давал нам один шанс из миллиона, что еще представлялось весьма скромной оценкой, то все пять давали один из октиллиона. Головокружительно — в буквальном смысле, если учесть, какой мы проделали поворот. Это такая шутка.
* * *
А теперь снова к Солнцу, медленнее, чем когда-либо прежде, но все же — 106 километров в секунду. Зато при следующем проходе Солнца мы сбросим еще прилично, а потом продолжим, с каждым разом все медленнее, как в том парадоксе Зенона
[50], который, к счастью, не продлится вечным делением, но приведет к конечному результату, а вместе с ним — к счастливому решению этой трудной проблемы остановки.
* * *
На обратном пути мы пролетали рядом с Марсом, и это было любопытно. Там оказалось так много станций, что он теперь был не только научной базой, но чем-то вроде Луны, или системы Сатурна, или комплекса Европа — Ганимед — Каллисто. Он стал своего рода зарождающейся конфедерацией городов-государств, вкопанных в скалы или расположившихся в крытых кратерах. При этом каждое поселение имело свой облик и назначение, а в целом они казались кое-чем большим, чем просто представительство Земли, хотя и это тоже. Ранние мечты о терраформировании Марса и превращении его во вторую Землю быстро развеялись, прежде всего вследствие четырех физических факторов, упущенных в первых оптимистичных порывах. Так, почти вся поверхность Марса была покрыта перхлоратными солями, разновидностью хлористых солей, с которыми намучилась еще Деви: всего нескольких частиц на миллиард хватило бы, чтобы доставить людям серьезные проблемы со щитовидной железой, и избавиться от этого было невозможно. В общем, это было плохо. Разумеется, многие микроорганизмы легко бы справились с перхлоратами, переработав в более безобидные вещества, но до тех пор поверхность была для людей ядовита. Что еще хуже, выяснилось, что в марсианской почве и реголите содержалось слишком мало нитратов — всего несколько частиц на миллиард, то есть имел место недостаток азота, о причинах чего еще продолжались споры, но тем не менее без нитратов не было и азота, необходимого для создания атмосферы. Таким образом, терраформирование весьма существенно затруднялось. Третьим фактором стало осознание того, что частицы с марсианской поверхности, измельчавшиеся на протяжении миллиардов лет подверженности ветрам, были настолько мельче земной пыли, что защищать от них станции, оборудование и человеческие легкие оказалось чрезвычайно трудно; в результате от них все страдали. Опять же, если заселить всю поверхность микроорганизмами и зафиксировать частицы пустынной коркой, а также добавить воды, дав этим частицам увязнуть в грязи и глине, то проблема также будет решена. И, наконец, отсутствие сильного магнитного поля означало, что позарез была нужна плотная атмосфера, которая защищала бы от космической радиации, — только тогда людям стало бы безопасно находиться на поверхности.
Пусть ни одна из этих проблем не оставалась нерешенной, но они весьма замедляли процесс. Что касается недостатка азота, марсиане вели переговоры с сатурнианцами, чтобы те поставляли им азот из атмосферы Титана, поскольку было очевидно, что на Титане, который также собирались терраформировать, его было в избытке. Перевезти такое количество азота было бы титаническим трудом, ха-ха, но опять же — ничего невозможного.
Результатом всего этого было то, что терраформирование Марса оставалось только проектом и являлось предметом огромного энтузиазма многих людей, прежде всего марсиан. Хотя на самом деле, чисто в числовом отношении, больше всего энтузиастов жило на Земле — она вообще казалась родиной всех энтузиастов, мечтавших о всех мыслимых проектах. Это ощущалось в голосах из исходящих оттуда сообщений, походивших на речевой вариант безудержного радиоактивного шума с Юпитера. О да, Земля по-прежнему служила средоточием всего энтузиазма, всего безумия, а рассеянные по системе поселения — ее задворками. Они лишь выражали волю землян и их видение, их устремления.
* * *
Итак, мы миновали этот суетливый мирок, грезивший идеей успешно закончить терраформирование не более чем за сорок тысяч лет. Похоже, они считают, что это было бы хорошо. Сколько бы времени ни потребовалось — это нужно сделать, это будет сделано, так что нужно только работать.
По нашему мнению, ключевым различием между Марсом и тем проектом, который мы покинули на Ириде, было то, что Марс находится совсем рядом с Землей. Здешние поселенцы постоянно летали на Землю в так называемые «отпуска» и получали поставки продовольствия и материалов. К тому же эти вливания с Земли избавляли их от проблемы зоодеволюции. На Ириде таких вливаний не было и быть не могло, но примечательно (хотя мы могли забыть это отметить в гуще событий), что мы ничего оттуда не слышали уже двадцать два года. Вероятно, это был дурной знак и его стоило обсудить с Арамом и Бадимом, а также остальными, кто спал на борту, и найти более полное объяснение тому, что бы это могло значить. Но, конечно, молчание могло быть вызвано в том числе недобрыми обстоятельствами.
* * *
Затем по наклонной к Солнцу, вниз, вниз, вниз, ощущая притяжение, ускоряясь, нагреваясь. И очередной волнующий, лихой проход, только на этот раз без бремени магнитного сопротивления, которое оттягивало бы нас назад. Однако теперь все это тянулось гораздо дольше, так как наша скорость составляла всего четыре процента от той, на которой мы выполняли тот первый ужасающий проход. В этот раз он должен был продлиться пять с половиной дней, но мы держались дальше и нагревались снаружи на те же 1100 градусов. Когда же мы его завершили, то направились к Сатурну. Хватит нам безумного ревущего Юпитера, мы могли позволить себе его избежать. Каждый этап нашей «веревочки» теперь должен был быть другим.
