– Успокойся, Макумазан, – продолжал Зикали. – Что ты бурлишь, словно котел, накрытый крышкой? Эка невидаль, что твоя ловкая нога соскользнула и ты невольно выдал на одном языке то, о чем тайно рассуждал на другом, и тем самым дал обещание нам обоим! Знай, Макумазан, главное то, что клятва дана, и твое благородное белое сердце не позволит тебе отказаться от нее, пусть даже мы с Иссикором и не разобрали ни слова на чужом языке. Ведь если ты попробуешь отступиться, то твое большое белое сердце встанет комом у тебя в горле и лишит тебя возможности говорить. А посему выброси горящие сучья из-под котла своего гнева, пусть вода уже перестанет кипеть. Лучше исполни свое обещание, дабы узреть неведомое, совершить великие подвиги и спасти невинных от происков злых людей или злых богов.
– Ну да, и заодно обжечь себе пальцы, загребая для тебя жар, Зикали, – прибавил я язвительно.
– Может быть, Макумазан, может быть, ибо разве стал бы я все это затевать бескорыстно? Но какое дело до моих скромных интересов тебе, могучему белому вождю, что стремится к истине, как брошенное копье стремится поразить сердце врага? Ты отыщешь истины в избытке, Макумазан, ты познаешь новую истину. И разве столь уж важно, что острие копья будет смочено в крови, когда его извлекут из сердца сущего? Копье всегда можно отмыть, Макумазан, его можно очистить, и эту услугу среди множества прочих ты окажешь своему старинному другу, мошеннику Зикали.
Тут Аллан бросил взгляд на часы и оборвал рассказ.
– Друзья мои, а вы заметили, который час? – спросил он. – Клянусь головою Чаки, уже двадцать минут второго! Если хотите, можете сами домыслить окончание этой истории, как вам больше понравится. Я же иду спать, не то на завтрашней охоте не смогу попасть даже в стог сена.
Глава VI
Черная река
На следующий вечер, ощущая приятную усталость после целого дня охоты и плотного обеда, мы четверо – Куртис, Гуд, ваш покорный слуга и старина Аллан – вновь собрались у очага в уютном логове Квотермейна под названием Грэнж.
– Что же, Аллан, – сказал я, – прошу вас продолжить свой рассказ.
– Какой такой рассказ? – спросил он, притворяясь, будто все позабыл. Каждый раз, когда дело касалось воспоминаний, ему бывало затруднительно подыскать первую фразу.
– Насчет человека-обезьяны и того парня, что выглядел как Аполлон, – ответил Гуд. – Они мне снились всю ночь напролет, и во сне я спасал прекрасную даму, темнокожую и в синем платье. А в тот момент, когда меня ждал заслуженный поцелуй, красавица вдруг передумала и обратилась в камень.
– Что было весьма благоразумно с ее стороны, уж не обессудьте, Гуд, – произнес Аллан сердито. – Не удивительно, что после таких снов вы сегодня стреляли по фазанам намного хуже обычного. Я насчитал восемь промахов подряд, это уж чересчур.
– Зато я видел, как вы подстрелили восемнадцать птиц подряд, – весело отозвался Гуд, – так что в целом баланс соблюден. Но прошу вас, продолжайте свое повествование. Мне нравится слушать романтические истории, тем более надо же хоть как-то утешиться после неудачной охоты.
– Романтические истории?! – вознегодовал Квотермейн. – По-вашему, я похож на романтика? Не судите о людях по себе, Гуд!
Я поспешил вмешаться, заверив хозяина, что, дескать, не стоит тратить время на споры с Гудом, который, при всем моем к нему уважении, недостоин подобного внимания.
Аллан в конце концов смилостивился и приступил к рассказу.
– Итак, друзья мои, прошу не перебивать, я хочу поскорее со всем этим покончить, ибо от долгой говорильни у меня пересыхает в горле – сами понимаете, прожив столько лет в одиночестве, я вовсе не привык болтать без умолку, точно какой политик, – а жажду я обычно утоляю виски с водой и в результате пью больше, чем следует. Вам, я знаю, тоже не терпится дослушать мою повесть, в особенности Гуду, который ждет не дождется ее окончания, чтобы поспорить со мной и заявить, что сам он всяко справился бы лучше. Ну а вы, мой друг, завтра утром нас покидаете, и вам еще нужно упаковать вещи перед тем, как лечь в постель
[55]. Посему я буду пропускать многое: скажем, не стану описывать в подробностях, как мы добрались до гор, хотя, признаться, это было одно из интереснейших путешествий в моей жизни, и по большей части дорога пролегала по местности для меня новой и вполне достойной, чтобы написать о ней отдельную книгу.
Скажу просто, что в должный срок, после некоторой задержки – она была необходима, дабы освободить фургон и оставить все вещи, которые были ни к чему в этой вылазке, под присмотром Зикали, – мы выехали из Черного ущелья. Волы, коих я выкупил – точнее, одолжил – у колдуна, бодро шагали в упряжи, а следом за фургоном бежали четыре лучших вола из моей прежней упряжки и еще парочка запасных.
Помимо наших собственных возницы и погонщика, Мавуна и Индуки, я также взял с собой двух других зулусов, слуг Зикали, не сомневаясь, что они будут служить верно, поскольку боятся своего грозного хозяина. При этом я сознавал, разумеется, что они станут шпионить за мной и, если мы благополучно возвратимся, подробно доложат обо всем увиденном и услышанном старому мошеннику.
Что ж, опустив подробности этого замечательного путешествия, в ходе которого нам, слава богу, не пришлось сражаться, неприятности, крупные и мелкие, обошли нас стороной, а еды всегда было вдоволь, поскольку дичи по дороге встречалось в изобилии, я продолжу свой рассказ с того мгновения, когда мы, здоровые и невредимые, подошли к первой гряде холмов, обозначенной на карте; по словам Зикали, за ними начиналась пустыня. Здесь мы были вынуждены оставить фургон, потому что переправить его через холмы и через пустыню не имелось ни малейшей возможности.
По счастью, нам попалась деревушка, населенная мирным племенем, что обитало в спокойном окружении и, благодаря избытку воды и отсутствию близких соседей, возделывало свои поля без каких-либо помех и угроз. Я оставил присматривать за животными Мавуна с Индукой, которым вполне доверял, зная, что они не сбегут; что касается волов, то по дороге к деревне мы потеряли всего троих. Слуг Зикали я также оставил там, ибо Иссикор настаивал, что дальше мы должны идти только втроем. Я рассудил, что это даже к лучшему: слуги колдуна будут приглядывать за моими зулусами, а те приглядят за ними, и все будет в порядке. Вождю местного племени я пообещал дорогой подарок, если по возвращении найду свое имущество в целости и сохранности.
Он ответил, что приложит все усилия, но прибавил с грустью – как мне показалось, этот чернокожий вообще был склонен к меланхолии, – что, поскольку мы направляемся во владения Хоу-Хоу, то обратно, скорее всего, не вернемся, ведь в тех краях свирепствуют демоны. Потому он захотел узнать, как ему поступить с фургоном и со снаряжением, если мы не объявимся в назначенный срок. Я объяснил, что уже отдал необходимые распоряжения: если я не вернусь через год, то фургон отправится туда, откуда приехал, а нас следует объявить пропавшими без вести. Но, прибавил я, не стоит за нас опасаться, ибо, будучи великим чародеем, я знаю наверняка, что мы обязательно возвратимся, причем гораздо раньше означенного срока.
