Бросилось в глаза – впрочем, в то время я не придал этому значения, а потом и вовсе забыл и вспомнил, лишь когда Ханс заговорил об этом, – что какой-то смуглый мужчина со строгим лицом, одетый иначе, нежели остальные, шагнул навстречу Иссикору, заговорил с ним и вложил нечто ему в руки. Иссикор мельком взглянул на полученный дар, и я заметил, что наш спутник вдруг побледнел и содрогнулся. Он поспешил спрятать подарок и ничего не сказал в ответ.
Повернув направо, мы двинулись вдоль озера по дороге, сложенной из камней; эти камни возвышались над уровнем воды на добрую дюжину футов и служили, по-видимому, защитой от наводнений. Дорога уперлась в стену, в которой была дверь, изготовленная из плотно пригнанных толстых досок. Дверь открылась при нашем приближении, и мы, пройдя сквозь нее, очутились в большом саду, где сразу чувствовалась заботливая хозяйская рука: повсюду радовали глаз цветочные клумбы – единственные яркие пятна, которые я увидел в этом городе, носившем, как выяснилось впоследствии, имя Валлу (уж не знаю, в честь ли самого народа или его правителя). В дальнем конце сада обнаружился длинный массивный дом с плоской крышей, все из того же черного камня.
Войдя внутрь, мы попали в просторное помещение, которое, поскольку уже опускались сумерки, освещалось сделанными в форме полумесяцев фонарями на подставках из огромных слоновьих бивней.
Посреди помещения стояли два больших стула, изготовленных из черного дерева и слоновой кости, с высокими спинками и уступами для ног. На этих стульях восседали мужчина и женщина, на которых, друзья мои, скажу честно, стоило посмотреть. Мужчина был стар, седые волосы ниспадали ему на плечи, а печальное лицо бороздили бесчисленные морщины.
С первого взгляда я сообразил, что он должен быть королем или вождем: уж очень величественный вид был у этого старца. Более того, его платье с пурпурной каймой тоже выглядело по-королевски, а с шеи свисала тяжелая цепь, похоже, из чистого золота; в руке он держал черный посох, увенчанный золотым набалдашником, это явно был скипетр. Что же до всего остального, то взгляд у мужчины был затравленный и в целом от него исходило ощущение слабости и нерешительности.
Молодая женщина на другом стуле сидела так, что на нее падал свет одного из фонарей-полумесяцев, и я сразу догадался, что это наверняка и есть прекрасная Сабила, нареченная Иссикора. Не удивительно, что он так любил ее, ибо она и вправду была восхитительно красива – высокая, статная, прямая, как тростинка, невероятно женственная, с большими глазами, точеными чертами лица и неожиданно маленькими, изящными ладонями и ступнями. На даме также было платье с пурпурной каймою, перехваченное поясом, который был обильно украшен красными камнями (я решил, что это рубины); на очаровательной головке, удерживая роскошные, отливающие золотом волосы, что стекали вниз длинными волнистыми прядями, лежал простой золотой обруч. Не считая алого цветка на груди, иных украшений молодая женщина не надела, сознавая, похоже, что они будут ни к чему.
Оставив нас стоять у двери, Иссикор шагнул вперед и опустился на колени перед стариком, который сперва дотронулся до него посохом, а затем возложил руку на его голову. Потом Иссикор встал, шагнул к даме и преклонил перед нею колени, а она протянула ему руку для поцелуя; на ее лице – это было заметно даже издалека – промелькнули радость и нежданно вспыхнувшая надежда на чудо. Иссикор о чем-то пошептался с юной красавицей, а затем повернулся и заговорил с ее отцом. После чего пересек помещение, подошел ко мне и поманил за собой, а Ханс последовал за мной по пятам.
– О вождь Макумазан, – начал Иссикор, – пред тобой Валлу, правитель моего народа, и его дочь, госпожа Сабила. О вождь Валлу, вот это тот самый благородный белый человек, прославленный своими умениями и отвагой, с которым свел меня Повелитель духов и который внял моим мольбам и, следуя велению своего сердца, поспешил сюда, чтобы избавить нас от страшных бед.
– Я благодарю его, – ответил Валлу на том же арабском наречии, на котором изъяснялся Иссикор. – Благодарю от своего имени, от имени моей дочери, которая ныне в одиночестве восседает слева от меня, и от имени моего народа.
Вождь поднялся со стула и поклонился мне с непривычным, каким-то чужеземным изяществом, подобного которому я не встречал нигде в Африке. Его дочь тоже встала и присела передо мной в реверансе. Снова заняв свое место, вождь продолжил:
– Разумеется, ты устал, путник, и желаешь отдохнуть и поесть. Отдыхай же, а потом мы с тобой побеседуем.
Нас вывели через дверь в дальнем конце просторного помещения в соседнюю комнату, очевидно приготовленную для меня. Нашлось там местечко и для Ханса, что-то вроде ниши в стене. Две молчаливые женщины средних лет принесли нам воду, причем подогретую – неслыханная вещь для Африки! – в большом глиняном сосуде, а еще на мою постель положили нижнюю рубаху из чудесного тонкого полотна. Сама постель, что-то наподобие дивана с подушками, размещалась на полу и была накрыта меховым покрывалом.
Я умылся, налив теплую воду в каменную чашу на подставке, надел рубаху и свежую одежду, которую предусмотрительно прихватил с собой. Затем Ханс взялся за карманные ножницы и подровнял мне бороду и волосы. Едва мы покончили с этим, как женщины появились снова; на сей раз они принесли еду на деревянных тарелках – по-моему, то было жаркое из ягненка – и питье в глиняных кувшинах изысканной формы, усыпанных сверху донизу теми самыми мелкими бриллиантами, образчиками которых меня одарил Зикали; судя по всему, эти бриллианты сложили в узоры, прежде чем глина успела высохнуть. Напиток в кувшинах оказался разновидностью туземного пива, сладковатым на вкус, но приятным и довольно крепким, поэтому пришлось следить за тем, чтобы Ханс не очень-то налегал на питье.
После угощения, которое пришлось весьма кстати, поскольку мы не вкушали должным образом приготовленной пищи с тех самых пор, как бросили свой фургон в деревеньке за горами, появился Иссикор. Он отвел нас обратно в просторное помещение, где Валлу и его дочь по-прежнему восседали на стульях, а вокруг расположились на корточках несколько пожилых мужчин. Мне тоже принесли стул, и беседа началась.
Не буду вдаваться в подробности, ибо суть сказанного в целом сводилась к тому, что я уже слышал от Иссикора: на острове посреди озера обитает некто – или нечто, – ежегодно требующий себе в жертву прекрасную невинную деву. Свое требование этот некто озвучивает через верховного жреца, главу жреческого собрания, признающего, что существо на острове, подлинное или вымышленное, является божеством. Кроме того, это существо считается повелителем волосатого народа, что населяет лес. (Я заодно выяснил, что «волосатые» – это прозвище, равно как и «лесные демоны», тогда как на самом деле племя, обитающее в лесу, правильно называется хоу-хоуа.) Наконец, в предании говорится, что существо сие – воплощение какого-то древнего правителя племени валлу, погибшего неведомо когда от рук восставших подданных.
От этой истории я сразу отмахнулся, поскольку ничуть не сомневался, что передо мной очередной вариант широко распространенной африканской легенды. Не подлежало сомнению, что Хоу-Хоу – если он и впрямь существует – правил дикими косматыми первонасельниками этого места, которых когда-то покорили вторгшиеся валлу, пришедшие сюда с севера или с запада, а сами валлу – остатки цивилизованного, но практически вымершего народа. Должен прибавить, что у меня не возникло оснований усомниться в своих выводах. Африка – чрезвычайно древний континент, на котором обитали народы и племена, давным-давно канувшие в небытие или дожившие до наших дней, но пребывающие в прискорбном состоянии (вырождаясь и мельчая из поколения в поколение, они неминуемо движутся навстречу концу).
