– Ну так придумай что-нибудь еще! – не унимался я. – Неужели нет никаких способов спасти Сабилу?
– Поверь мне, о Макумазан, единственный способ – это убить Хоу-Хоу и его жрецов. На тебя, благородный господин, мы возлагаем упования, ибо пророчество гласит, что нашим спасителем и освободителем будет белый человек с юга.
– Да пропади оно пропадом, ваше пророчество! Сколько я их в своей жизни слышал, и ни одно не сбылось! – воскликнул я по-английски, разглядывая эту красивую, но совершенно беспомощную пару. Потом прибавил, перейдя на арабский: – Я устал и иду спать. Надеюсь, сон подскажет мне выход, раз уж от тебя, Иссикор, ничего толком не добиться.
Мне почудилось, что в облике моего собеседника нечто неуловимо изменилось, как если бы в его чертах вдруг проявились обреченность и даже отчаяние.
Сабила, заметившая мое раздражение, сочла нужным вмешаться:
– О господин, молю, не гневайся, мы лишь мошки, угодившие в паутину. Нити этой паутины – злобные жрецы Хоу-Хоу, а ее опора – верования нашего народа. Сам Хоу-Хоу – паук, и его когти готовы вонзиться в мою грудь.
Слушая эти рассуждения, я думал о том, что, на мой взгляд, правильнее было бы сравнить чудовище со змеей, а Сабилу – с птицей, ибо, подобно всем прочим валлу, бедная девушка казалась словно зачарованной страхом и явно намеревалась покорно дожидаться, пока в нее вонзятся ядовитые клыки.
– Господин, – продолжала она между тем, – мы уже сделали все, что могли. Разве Иссикор не совершил долгое и полное опасностей путешествие, чтобы отыскать тебя? Он не испугался проклятия, которое неизбежно падет на голову того, кто отважится покинуть здешние края, и отправился на юг, к Повелителю духов. Этот достойный человек однажды присылал к нам за листьями дерева, растущего в саду Хоу-Хоу, дерева, что опьяняет людей и вызывает у них видения.
– Верно, – согласился я, – Иссикор сделал это, госпожа, и смею заметить, что он, насколько я могу судить, несмотря на путешествие, пребывает в добром здравии. Это ваше проклятие, похоже, не причинило ему вреда.
– Да, оно почему-то не погубило его, – проговорила Сабила задумчиво, словно бы озадаченная этим обстоятельством.
– Что ж, госпожа, коли так, может, и все эти разговоры насчет могущества Хоу-Хоу – тоже чепуха и вздор? Скажи, сама ты хоть раз говорила с вашим богом или видела его?
– Нет, господин. Но если ты меня не спасешь, то я увижу его очень скоро.
– А кто-нибудь другой с ним общался?
– Нет, господин, с богом никто из нас не говорил, не считая, конечно, его жрецов. Мой дальний родич Дака ныне сделался верховным жрецом, но я знала его еще до того, как он стал избранником Хоу-Хоу.
– Значит, никто чудовище не видел? Что же это за бог такой таинственный, что он никак не проявляет себя, а живет в пещере со жрецами?
– Я не говорила, что никто и никогда не видел Хоу-Хоу, господин. Многие уверяют, что узрели его, подобно Иссикору, когда бог выходил из пещеры в Ночь приношения, но рассказать об увиденном они не могут, ибо за это полагается смерть. Прошу, господин, не спрашивай больше нас с Иссикором о Хоу-Хоу, иначе проклятие сбудется. Закон запрещает нам говорить о боге с чужаками, а тайны божества неведомы даже его жрецам.
Судя по горячности Сабилы, она и вправду верила в эту чушь.
Мысленно выбранившись, я спросил, сколько на острове жрецов.
– По-моему, около двух десятков, господин. – Теперь Сабила отвечала прямо, не прибегая к уверткам. – У каждого из них есть жены и прислужницы, и поговаривают, что живут они вовсе не в пещере, а в домах снаружи.
– А чем эти люди занимаются, госпожа, когда не поклоняются Хоу-Хоу?
– О, они возделывают землю и правят лесными демонами, диким народом, детьми Хоу-Хоу, если верить молве. А еще приходят сюда и следят за нами.
– Вот как? А верно ли, что они замышляют править не только волосатыми, но и вами тоже?
– Думаю, да, господин. Дака вроде бы намеревается объявить войну племени валлу и стать вождем, если отец мой умрет, а я погибну. Правда, тогда ему придется также убить и Иссикора, моего троюродного брата и жениха, но это его не остановит: Дака всегда и во всем стремился быть первым.
– Ты хорошо знаешь этого Даку, госпожа?
– Да, господин, мы были близко знакомы в юности, до того, как он стал жрецом. – Сабила вдруг покраснела. – А еще мы виделись с ним и потом…
– Что же он говорил тебе?
– Заявил, что мне следует выйти за него замуж и тогда я, возможно, избегну участи быть принесенной в жертву Хоу-Хоу.
– И что ты ответила ему, госпожа?
– Господин, я сказала, что предпочту отправиться к Хоу-Хоу.
– Но почему?
– Да потому, что у Даки, как говорят, и без того немало жен. И я его ненавижу. А от Хоу-Хоу, если уж на то пошло, всегда можно сбежать.
– Интересно, каким же образом? И куда?
– Убежать в смерть, господин. У нас есть быстро убивающий яд, и я уже давно, – прибавила она со значением, – ношу в волосах ядовитый корешок.
– Понятно. Что ж, госпожа Сабила, ты оказала мне честь, попросив моего совета, и вот что я хочу тебе посоветовать. Прошу, не принимай эту отраву без крайней нужды. Пока мы живы, надежда остается, и все, что мнится потерянным, можно вернуть. Однако мертвые, госпожа, не воскресают на этом свете.
– Слушаю и повинуюсь, о господин, – ответила Сабила и залилась слезами. – Но ведь вечный сон куда лучше, чем жизнь с Дакой или в плену у Хоу-Хоу.
– А по-моему, жизнь вообще лучше, чем смерть, – отозвался я, – в особенности жизнь, наполненная любовью.
Затем я откланялся и ушел, сопровождаемый Хансом, который тоже не преминул поклониться, точно дрессированная обезьянка шарманщика, которая клянчит у зевак монетку. У двери я обернулся и увидел, что двое несчастных валлу крепко обнялись, полагая, должно быть, что никто их не видит. Головка Сабилы лежала на плече Иссикора, и по тому, как вздрагивали ее плечи, было ясно, что девушка рыдает; он же пытался утешить возлюбленную стародавним, повсеместно известным способом. Оставалось лишь надеяться, что хоть в этом от парня будет какой-то толк. В моем представлении Иссикор был на удивление бесполезным и беспомощным образчиком вымирающего народа, но не стану отрицать, что отваги ему было не занимать, раз уж он предпринял путешествие в страну зулусов. И снова мне бросилось в глаза, что в его облике произошли неуловимые изменения, свидетельствовавшие об упадке физических сил и духа.
Когда мы очутились в своей комнате и заперли дверь (окон здесь не было, свет и воздух проникали внутрь сквозь отверстия в крыше), я поделился с Хансом табаком и пригласил готтентота сесть напротив меня. Он уселся на корточки и сделался похожим на большую жабу.
– Ну, Ханс, поведай мне свои мудрые мысли и растолкуй, как помочь этой прелестной даме и ее отцу, старому вождю.
