Впрочем, вода пока не добралась до домов, выстроенных у подножия горы, в одном из которых мы провели часть прошлой ночи. Также она пока не залила Скалу приношений, каковая, позвольте напомнить, друзья мои, поднималась над равниной приблизительно на высоту человеческого роста, представляя собой громадную плиту застывшей лавы, что некогда стекла из вулканического кратера в озеро подобием языка, какие, говорят, выбрасывают ледники. То обстоятельство, что скала загибалась книзу, в сторону входа в пещеру, будто бы противоречит этому описанию, но я объясняю данное несоответствие позднейшими смещениями почвы, какие свойственны вулканической местности, где тайные силы природы незримо трудятся под поверхностью земли.
Повторяю, скалу пока не затопило, и потому в назначенный срок, соблюдая обычай, что существовал, должно быть, сотни лет, Хоу-Хоу вышел из пещеры, чтобы завладеть своею святой невестой.
– Ну и как такое может быть?! – воскликнул Гуд. Он торжествовал, полагая, по-видимому, что подловил Аллана на обмане. – Вы же сами сказали, что Хоу-Хоу был просто изваянием! Как он сумел покинуть пещеру?
– А вам не приходило в голову, Гуд, – осведомился Аллан, – что изваяния порою носят? Впрочем, в этом случае все обстояло иначе, поскольку Хоу-Хоу самолично вышел из пещеры, а за ним следовали толпа женщин и несколько особей волосатого народа. Глядя, как он вышагивает, жуткий и огромный, я понял две вещи. Во-первых, почему Сабила уверяла, что многие валлу видели Хоу-Хоу (мне вспомнились слова Иссикора о том, что чудовище передвигалось своеобразной походкой, как если бы его ноги не гнулись). Во-вторых, я понял, почему закон требовал, дабы лодка, доставившая на остров невесту бога, непременно дожидалась рассвета: жрецы хотели, чтобы те, кто сидит в лодке, узрели Хоу-Хоу и вернулись домой с рассказами о величии божества, пускай валлу возбранялось описывать его облик и они верили, что нарушение этого запрета навлечет на них проклятие.
– Но ведь никакого Хоу-Хоу на самом деле не было! – упрямо возразил Гуд.
– Знаете, Гуд, – ответил Аллан, – вы, конечно, человек умный и, как Ханс говорил про меня, очень хитрый. С какою беспримерной проницательностью вы докопались до истины! Разумеется, никакого Хоу-Хоу в действительности не существовало. Но если вы доживете до моих лет, Гуд, – язвительность в тоне Аллана показывала, что он сердится, – да, если доживете до моих лет, то усвоите, что на этом свете полным-полно обманщиков, а Древо видений растет – точнее, росло – не только на священном острове. Как вы сами сказали, настоящего Хоу-Хоу не было, зато имелось его великолепное подобие, сотворенное с великим тщанием и искусством, достойными лучших мастеров пантомимы. И подобие сие выглядело столь совершенным, что и с пяти десятков ярдов невозможно было отличить эту фигуру от того изваяния, которое пряталось в пещере.
Итак, по склону вышагивал на негнущихся ногах косматый и грозно скалившийся Хоу-Хоу ростом в добрую дюжину футов. Или, раз уж мы решили придерживаться истины, шагал на ходулях Дака, искусно закутанный в звериные шкуры и напяливший на голову что-то вроде корзины с клыками, а также изготовленную из холста маску, разрисованную таким образом, чтобы она походила на личину его обожаемого божества.
Благочестивые гребцы на нашей лодке мгновенно склонились в поклоне, выказывая должное почтение живому богу. Даже Иссикор поклонился, и я заметил, что при этом движении Драмана и влюбленная в молодого красавца Сабила вознаградили его взглядами, в которых негодование смешивалось с толикой презрения. Во всяком случае, оба этих чувства ясно читались во взгляде старшей сестры, которая долго прожила на острове и знала местные тайны, а вот Сабилой, возможно, двигали иные соображения. Быть может, она верила, что Хоу-Хоу и вправду существует, но полагала, что Иссикору надлежит поменьше предаваться религиозному пылу и не слишком почитать того самого бога, жертвой коего она чуть-чуть не стала. Наверняка все вы тоже замечали, друзья мои, что рано или поздно наступает миг, когда любая женщина, сколь бы благочестивой она ни была, становится особой сугубо практичной.
Между тем Хоу-Хоу продолжал идти вперед, перемещаясь ходульной (в прямом смысле этого слова) поступью, а облаченные в белое женщины, что следовали за ним, распевали, должно быть, свадебную песню; далее же ковыляли, переваливаясь с лапы на лапу, «пажи» из числа лесных демонов. В подзорную трубу я рассмотрел, что на самом деле эти женщины нисколько не радуются предстоящему развлечению – в отличие от Даки, скрывавшегося под шкурами и маской. Они испуганно глядели на поднявшуюся воду; одна было повернулась, норовя сбежать, но ее схватили и вернули обратно. Полагаю, бегство с подобной церемонии считалось серьезным преступлением. Словом, они все вместе достигли столба, к которому мы привязали мертвую женщину, и далее, по обычаю, «подружки» принялись освобождать невесту, а волосатые встали сзади.
В следующий миг одна из «подружек» внезапно застыла как вкопанная. А затем испустила столь пронзительный вопль, что он раскатился над озером подобно паровозному гудку. Другие женщины тоже начали истошно вопить. Хоу-Хоу приблизился и вгляделся в свою невесту – вгляделся хорошенько, ибо кто-то сорвал платок, которым я укрыл лицо погибшей. Много времени, чтобы узреть подмену, Даке не потребовалось, и он устремился обратно к пещере, широко вышагивая на своих ходулях.
Это было уже слишком. Подле меня лежала верная двустволка, заряженная разрывными пулями. Я достал ружье из чехла, поднял и прицелился в голову Хоу-Хоу, выше того места, где, по моим прикидкам, должна была находиться человеческая голова; я не собирался убивать его, хотел только напугать. К тому времени уже совсем рассвело, видно было хорошо, и разрывная пуля угодила точно в цель, напрочь снеся маску и верхнюю часть корзины с клыками. Никогда прежде не бывало в истории столь внезапного разоблачения духовного лица во всем великолепии его одеяний!
Все словно замерло, как замер и сам Дака, слетевший со своих ходуль и совершивший достойный запечатления художником прыжок, результатом которого стал расплющенный о лаву нос. Какое-то время Дака лежал в неподвижности, потом отбросил ходули и побежал, следом за вопящими женщинами и волосатыми обезьянами, обратно в пещеру.
– Вот, – произнес я назидательно, обращаясь к старому Валлу и прочим в лодке, напуганным грохотом моего ружья, – теперь вы и сами видели, из чего слеплен ваш бог!
Валлу не нашелся с ответом; по-видимому, он пребывал в полнейшем изумлении – сами знаете, сколь больно разочаровываться в вере. Однако тут один из сопровождающих, игравший, похоже, роль придворного блюстителя времени, сказал, что солнце взошло, Священная свадьба состоялась, хоть и прошла необычно, и теперь закон позволяет вернуться домой.
– Ну уж нет! – возразил я твердо. – Я долго вас ждал, а теперь вы подождете меня. Я хочу видеть, что будет дальше.
Блюститель времени, явный приверженец порядка, напрочь лишенный любопытства, окунул свое весло в воду, как бы подавая сигнал другим гребцам, но Ханс стукнул его по пальцам рукоятью револьвера, а затем приставил ствол к его голове.
Этот довод убедил блюстителя, что благоразумнее будет подчиниться. Он отпустил весло и вежливо извинился перед Хансом, а остальные гребцы последовали его примеру.
