Сказать по правде, они походили на обычных людей лишь внешне и сильно смахивали на лунатиков или же на тех, кто находится под воздействием злых чар. Этакие пожиратели лотоса, которым нет нужды особенно напрягаться и прилагать старания, потому что их кормит природа и защищает божественная сила. Впоследствии все увиденное и услышанное в городе дабанда лишь утвердило меня в том первоначальном мнении. Следует добавить, что все местные мужчины и женщины были очень красивы, но невероятно похожи друг на друга: вероятно, сказывались обособленная жизнь и отсутствие свежей крови. Внешность дабанда была весьма примечательной: тонкие черты лица и относительно светлая кожа, как у метисов или персов; прямые волосы; большие, сонные, словно у филина, глаза. Я сам наблюдал, как их зрачки расширялись с наступлением ночи, точь-в-точь как у зверей, охотящихся в темноте.
Длинная широкая улица перешла в открытое пространство, которое, за неимением более подходящего слова, назовем рыночной площадью. Земля тут была плотно утрамбована. Полукругом через равные промежутки стояли большие дома, по размеру значительно превосходившие тот, где поселили нас. Должно быть, здесь жили приближенные вождя с женами, если, конечно, у них были семьи. С другой стороны площадь опоясывал густой лес с высокими величественными деревьями; он спускался к озеру, видневшемуся в паре миль от города, насколько я мог судить с такой высоты. В центре площади возвышалось три любопытных строения. Две остроконечные башни из грубого камня, высотой около шестидесяти футов, с винтовыми лестницами, опоясывающими их до самой верхушки, а между ними – большой помост около двадцати футов в высоту. Он напоминал недостроенную пирамиду, в центре которой горел костер.
– Что это, баас? – заинтересовался Ханс.
– Смотровые башни.
– Ну и какой прок в таких башнях, коли оттуда не видно ничего, кроме неба?
Тут я догадался, в чем истинное предназначение этих сооружений. Башни служили обсерваториями, а усеченная пирамида – большим алтарем, где жрецы совершали жертвоприношения. Оставалось лишь гадать, кто станет следующей жертвой.
Однако особо раздумывать было некогда. Кумпана, который присоединился к нам на окраине города, указал на один из домов и сообщил, что я буду жить здесь. Здание сие, хоть и имевшее плоскую крышу, превосходило размерами все прочие, за исключением того, что стояло по соседству и, скорее всего, принадлежало вождю. Вокруг каждого дома был разбит сад. Веранда вела во внутреннее помещение, состоявшее всего из одной большой побеленной комнаты без окон. Свет проникал через открытый дверной проем. В ночное время его занавешивали циновкой. Подобно дорогам, дома здесь не были защищены от нападения воров. Как выяснилось позднее, такие понятия, как «кража», были совершенно чужды обитателям земли Моун.
В комнате, к моему огромному удовольствию, обнаружились все наши товары, которые дабанда несли во время утомительного путешествия через долину. Все было на месте: патроны, лекарства, котелки, одежда, бусы и ткани; даже придирчивый Ханс не смог обнаружить недостачи. Пока мы производили осмотр, хорошо одетая старуха, не проявившая к незнакомцам ни малейшего интереса, принесла еду, приготовленную на заднем дворе, в хижине-кухне, а также глиняные кувшины, полные воды, и деревянную лохань, которую тут использовали вместо ванны. Мылись мы на веранде, благо окружавший здание глухой забор надежно скрывал нас от посторонних глаз, а потом уселись на деревянные табуреты, которые нашли в доме, и как следует подкрепились.
Мы как раз покончили с едой, когда снова появилась старуха и принесла две зажженные глиняные лампы в форме лодок, наполненные каким-то душистым маслом. В них плавали фитили из бузины или лыка.
Делать было нечего, гостей мы не ждали, и я стал раздеваться, чтобы вздремнуть на уютной деревянной кровати. Такие кровати не редкость в Восточной Африке. Они состоят из рамы (голландские поселенцы называют ее cartel), обтянутой невыделанной шкурой, и матраца, набитого ароматным сеном. Не успел я разуться, как появился Кумпана, чтобы сопроводить нас на церемонию, где мы должны были встретиться с белым господином, которого он называл Странником. Поскольку я и сам хотел увидеть Аркла, то снова обулся, и мы пошли.
Кумпана привел нас на рыночную площадь, хотя, возможно, ее более правильно было бы именовать соборной. Здесь уже собралось все взрослое население города. Люди сидели прямо на земле перед усеченной пирамидой: мужчины по одну сторону, женщины по другую, словно в церкви. Дабанда чинно помалкивали и курили свои «сигареты» из кукурузных листьев. Нас с Хансом провели между ними к подножию пирамиды, а затем мы поднялись на двадцать каменных ступеней. Наверху оказалось достаточно просторно.
Перед горящим алтарем – низким, квадратным, приблизительно пять на пять футов, сложенным из плит застывшей лавы – стояли трое жрецов в белых одеждах. Они молились, низко склонив обритые наголо головы. По правую сторону от алтаря в таком же белом одеянии восседал – кто бы вы думали? – Аркл собственной персоной. Выглядел он, надо сказать, весьма внушительно. Напротив, тоже весь в белом, сидел его враг Кенека. Он яростно сверлил Странника своими выпученными глазами. Видимо опасаясь нападения с его стороны, к Кенеке приставили трех рослых стражей с копьями.
Меня усадили рядом с Арклом, а Ханс, смущаясь и держась за рукоять револьвера, занял место позади. Кумпана встал лицом к народу, между Арклом и Кенекой, отвернувшись от алтаря и жрецов. Он молчал. Все вокруг погрузилось в тишину. Я хотел было пошептаться с Арклом, но тот отрицательно покачал головой и приложил палец к губам.
Тишина завораживала. Никогда не забыть мне этой картины, когда при свете юной луны и ярких звезд, сиявших в небесной синеве, все вокруг замерло в ожидании. По левую сторону от меня притаилась бесконечная чаща леса, по правую виднелись серые крыши, а между ними – дабанда в торжественных одеждах; люди казались такими ничтожными на фоне окружающих их величественных просторов. Огоньки на кончиках сигарет выписали линию, неподвижно застывшую в воздухе, будто эти мужчины и женщины обратились в статуи. А рядом, всего в нескольких шагах, – алтарь. Даже огонь словно бы впал в транс и горел бесшумно, а три бритых жреца кланялись и махали руками, не произнося ни звука.
Признаться, я сам тоже поддался всеобщему оцепенению, да и немудрено. Тишина стояла полнейшая, и когда я шевельнул ногой и царапнул каменный пол гвоздем в ботинке, он так громко скрипнул, что все разом обернулись и так на меня посмотрели, будто я совершил нечто из ряда вон выходящее. Это продолжалось довольно долго, пока наконец я не ощутил непреодолимое желание встать и что-нибудь сказать. Просто чтобы убедиться, что я еще жив. В самом деле, еще немного – и нервное напряжение вынудило бы меня или Ханса самым возмутительным образом прервать всеобщее молчание. Но как раз в эту минуту в тишину ворвался мелодичный голос, идущий откуда-то сверху.
Я осмотрелся в поисках источника звука и сразу заметил, что на верхушке каждой из двух башен стояло по белой фигурке, которые, очевидно, всматривались в звезды. Песню, льющуюся со стороны левой башни, подхватил голос, идущий от правой. Оба звездочета пели в унисон, сладко и торжественно, однако слов я разобрать не мог, и указывали жезлами в небо.
