Тут старик обернулся и недовольно заметил, что в лесу нельзя громко разговаривать: можно разозлить живущих здесь духов.
Я буквально вышел из себя, вслух усомнившись в существовании сверхъестественных сил, и заявил, что мне хотелось бы знать, кого он пытается выдать за лесных духов, обманывая белого человека, – уж не обезьян ли, которые иногда забрасывают путешественников палками и орехами.
Видимо, Кумпана не оценил шутку. Он обернулся и бросил на меня грозный взгляд. (Мы как раз шли через болото, где деревья не попадались.)
– Я попросил бы тебя не шуметь, господин Макумазан, а пуще всего – не высказываться неуважительно о лесных духах, – произнес он с холодной вежливостью.
Его слова разозлили меня еще сильнее. Как этот язычник смеет затыкать рот мне, вполне образованному христианину, пугая своими мерзкими идолами? Немыслимая наглость! Поэтому я начал разговаривать с Хансом еще громче. Его насмешливые ответы раздражали меня, ведь готтентот догадался об истинной причине моего поведения. Подобно детям, я пытался заглушить свой страх, а потому говорил громко. Затем Ханс вспомнил о волшебнице из Аэндора, будто бы и она тоже жила в лесу. Он приводил нелепые высказывания о колдовстве, которые приписывал моему бедному покойному отцу, и выражал благочестивую надежду, что тот сейчас наблюдает за нами с небес.
Должно быть, в самом воздухе или же в ароматах этой листвы, цветов на деревьях и лиан было нечто особенное, что привело меня в ярость. Я отругал Ханса, попросив не поминать имя моего отца всуе и не ссылаться на него, пытаясь оправдать свои низменные дикарские верования в духов и магию.
Как раз в эту минуту мы подошли к большому поваленному дереву, которое, падая, обломало соседние стволы и было хорошо видно в лунном свете. Когда мы обходили его, Кумпана обернулся:
– Я предупреждал тебя, но ты не послушался. Больше предупреждений не будет, белый чужак.
Мне вдруг показалось, что он изменился. Это был уже не согбенный морщинистый старик с проницательным и мягким взглядом. Он будто бы вдруг подрос и смотрел на меня решительно и с осуждением. Глаза Кумпаны горели, как у льва в темной пещере.
Решив, что это лунный свет вытворяет подобные штучки, а вырос старик, потому как встал на корень упавшего дерева, я не обратил на это внимания и продолжал болтать с Хансом; мы с готтентотом словно бы находились в подпитии или надышались веселящего газа. Продолжая идти, мы вскоре вновь погрузились во мрак леса. Неожиданно я наткнулся на ствол дерева, и винтовка Ханса уперлась мне в спину.
– Куда это ты нас завел, Кумпана? – спросил я возмущенно, но не получил ответа.
Я потянул за лиану, чтобы привлечь внимание проводника. Однако другой конец прилетел ко мне и ударил по лицу. Его никто не держал!
– Ханс! – воскликнул я. – Кумпана нас бросил!
– Да, баас, чего еще ожидать, ежели плюешь на лесных духов, а он, видать, один из них.
Я немного поразмыслил и предложил:
– Давай вернемся к освещенному месту и все обдумаем.
– Хорошо, баас, тогда я пойду за вами, потому что мне в этой темноте наших следов не найти.
Мы вернулись и начали путь заново, впрочем без особого успеха. Не пройдя и десяти шагов, я врезался в другое дерево и сильно ушибся. А обходя его, угодил в болото и увяз по колено в грязи. Ханс с трудом вытащил меня из цепкой трясины. Мне пришлось продолжать путь в хлюпающих ботинках. Шагов через пять я запутался в какой-то колючей лиане, которая изрядно меня поцарапала. Освободившись, довольно долго шагал вперед, пока не запнулся о корень и не ударился со всей силы лицом о землю. Тогда я сел и произнес слова, о которых предпочитаю умолчать.
– Да, баас, очень трудно найти дорогу в таком большом и темном лесу, – вкрадчиво произнес Ханс. – Что же нам теперь делать, баас?
– Останемся тут до рассвета, если он когда-нибудь наступит в этом адском логове.
Затем я набил трубку табаком и, заметив, что при падении обронил спички, попросил одну у Ханса.
Он достал свою заветную коробку, где хранились наши скудные запасы, раскурил трубку сам и протянул спичку мне, понаблюдав, как плавно разгорается пламя в неподвижном воздухе. Однако стоило мне поднести спичку к трубке, как она тут же потухла.
– Зачем ты это сделал? – спросил я сердито. – Боишься устроить пожар?
– Да, баас, то есть нет. Я не тушил спичку. Это проделки обезьяны. Я видел ее уродливую морду, – ответил Ханс испуганным голосом.
– Чушь! – воскликнул я. – Дай мне другую спичку.
Он нехотя повиновался, но все повторилось. Вероятно, ветер гулял между деревьями.
У меня пропала охота курить, и я сказал, что нам больше не следует попусту тратить спички на таком сквозняке. Ханс согласился и сел рядом со мной спина к спине, заявив, что замерз. Явная ложь, учитывая здешнюю жару. Наоборот, с нас обоих пот катил градом.
– А теперь помалкивай, я буду спать. Разбуди меня на рассвете.
Едва я так сказал, как послышался странный смех, печальный и довольно жутковатый. Он как будто перемещался вокруг нас.
– Никак этот старый осел, Кумпана, насмехается над нами? Ничего, когда я его поймаю, он перейдет от смеха к слезам.
– Да, баас, но теперь он смеется отовсюду и… – Речь Ханса прервал новый приступ нечестивого веселья.
Смех действительно раздавался со всех сторон; казалось, он даже звучал откуда-то сверху.
– Может, это чертовы гиены?
– Нет, баас, это призраки. Очень плохие призраки. О баас, и зачем только вы пошли в этот проклятый лес глядеть на озеро, где в полночь топят людей? Зачем посмеялись над этим дьявольским местом? Я, пожалуй, помолюсь преподобному отцу бааса. Надеюсь, он услышит меня из огненного места. Сейчас только он один сможет нам помочь.
Я промолчал, ибо было совершенно бесполезно бороться с суевериями готтентота. Кроме того, мне на память вдруг пришла одна занимательная лекция по физике, которую я некогда прослушал. Там рассказывалось про эхо и как его можно умножить. Смех затих. И только я припомнил слова лектора, как большой камень или ком земли грохнулся прямо возле моих ног. За ним последовали десятки точно таких же «снарядов». Нас они, правда, не касались, но наносили удары кругом, даже по деревьям над нами.
От голода и усталости я совсем растерялся и едва соображал, что происходит. Помню множество различных звуков: то громких, как будто где-то вдали валят деревья; то тихих, но таких противных, словно бы совсем близко дети водят грифелем по доске. А еще помню, как чьи-то крошечные ручки дергали меня за нос и уши.
Помню, как Ханс в ужасе заявил, что вокруг нас пляшут гориллы с горящими глазами, хотя сам я ничего подобного не видел. Он выстрелил из винтовки, наверное в этих кошмарных горилл или другого воображаемого зверя. Звук выстрела разнесся по лесу, как пушечный залп. Под конец в ослепительной вспышке я узрел вокруг себя странные фигуры с фантастическими лицами.
