За долгие годы кочевой жизни мне приходилось много раз наблюдать грозы в Африке. Однако сей катаклизм даст сто очков вперед всем остальным. Никогда я не слышал ничего подобного. Раскаты грома походили на выстрелы из миллиона винтовок, грохот огромных револьверов, камнепад и неразборчивое бормотание – причем на все это сразу. К тому же звуки многократно отражались от скалистых стен огромного кратера, внутри которого жил народ дабанда, и становились в десять раз сильнее. Да прибавьте сюда еще постоянные удары молний. Словом, вся эта картина была воистину ужасающей и подавляюще действовала на психику.
Наблюдая за Хансом, я заметил, что он, до смерти перепуганный, сначала покрылся синюшными пятнами, а потом побелел как полотно и начал выкрикивать что-то о Судном дне. Признаться, мне и самому уже стало казаться, что событие сие не за горами. Затрудняюсь сказать, как долго продолжался этот ужас, пока природа показывала свой норов, ибо потерял счет времени и плохо соображал. Наконец хаос несколько улегся, и теперь молнии сверкали лишь изредка. Но только я решил, что буря иссякла, как начался дождь, вернее, настоящий потоп. Такое не часто увидишь: будто кто-то наверху опрокинул гигантское ведро. Потоки проливного дождя низвергались с неба несколько часов подряд.
Наш дом, сложенный из бревен, устоял во время землетрясения, ибо был специально построен так, чтобы противостоять толчкам. Однако крыша треснула в двух местах, вода попала внутрь, и очень скоро нас затопило по пояс. Если бы кровлю загодя не укрепили каким-то раствором, не успевшим до конца застыть, и он не закрыл бы трещины, то нас бы попросту смыло. К счастью, все обошлось. Нам повезло, что кровати, стоявшие на возвышении, оказались выше уровня воды, и поэтому, когда толчки прекратились, мы с Хансом спокойно легли и уснули.
Проснувшись, я увидел проблеск дневного света. Дождь уже не лил с прежней силой. Завернувшись с головой в шкуру, я взобрался на крышу. Передо мной развернулась печальная картина страшного опустошения. Окружающая местность частично оказалась под водой, многие дома были разрушены землетрясением или смыты наводнением, а многие деревья в лесу расколоты ударами молний. Каменную платформу скрыло настоящее озеро, а шалаш, сооруженный для защиты алтарного огня, как мы потом узнали, был расплющен, и священный огонь – к великому ужасу всего народа дабанда, а в особенности жрецов – погас. Меж тем, хоть за кольцом кратера дождя было поменьше, чем здесь, насколько мы могли видеть, там все же лило сильно, как никогда, и вдалеке вновь разразилась гроза.
Целых трое суток продолжалась эта страшная непогода. Сильная буря время от времени сопровождалась подземными толчками. Все это время мы с Хансом не выходили наружу, и нас никто не навещал, кроме женщин, которые приносили нам еду, мужественно исполняя свои обязанности. Женщины эти рассказали, что их соплеменники в ужасе, ведь если верить летописям, народ дабанда прежде никогда не знал подобных бурь.
На четвертый день появился Кумпана, еще более невозмутимый, чем прежде. Старик сообщил, что в земле Моун никто не погиб, да и урожай, который дабанда загодя убрали с полей, тоже пребывает в целости и сохранности. Однако абанда, чьи дома стоят на склонах гор и прилегающих равнинах, сильно пострадали. Многие утонули в потоках, низвергавшихся по склонам, или погибли под развалинами домов, которые из-за нехватки древесины были построены из камня и не устояли перед землетрясением. Посевы зерновых, созревающие в стране абанда позже, чем в земле Моун, тоже были уничтожены.
Я заметил, что после такого потрясения абанда, должно быть, передумают сражаться; к тому же они ведь получили дождь, как и просили.
– Вовсе нет, – ответил Кумпана, – этим людям нужна пища, которую теперь можно найти только в нашей стране, и они знают об этом. Поэтому мы просим тебя, господин, пойти завтра с нами на войну.
– Куда именно?
– Пока что не могу этого точно сказать тебе, Макумазан. У нас есть указание идти к Западному ущелью. Добравшись туда, мы, несомненно, получим новые приказы, как действовать дальше.
– От кого же вы их получите? – спросил я раздраженно. – От вашего нового вождя?
– Нет, господин, мы будем выполнять указания Энгои, которые она передает по воздуху.
– Опять двадцать пять! – воскликнул я. – Ну а Странник, ваш вождь, пойдет с нами на битву?
– Нет, господин, он останется охранять город. А теперь прощай, у меня еще много дел. Завтра в назначенный час я пришлю за тобой.
– Ну и влипли же мы! – воскликнул я, когда дверь за ним закрылась.
– Нет, баас, – возразил Ханс, – тут напрашивается другое слово, которое ваш покойный отец никогда не позволил бы мне произнести. Сей почтенный человек всегда говорил, что мир полон чудес и тот, кому дано, видит их, прежде чем отправиться в место, где есть один только огонь, вроде того, какой полыхал в ту ночь, когда разыгралась буря. Ну и смешная получится война, баас, где приказы доставляют по воздуху, а воины не знают, что делать, пока им это не объяснит женщина-призрак. Потом, когда мы вернемся в Дурбан или, скорее всего, попадем в огненное место, баас, будет забавно вспомнить об этом.
– Уймись, богохульник, и послушай. Я собираюсь выбраться из этой дыры. Мы пойдем к Западному ущелью, а потом сбежим через него в пустыню.
– Да, баас, и оставим здесь оружие и все остальное. Да проклятые абанда убьют нас на своей земле, а если мы даже и убежим от них, то наверняка заблудимся или умрем с голоду. Эх, баас, при таком раскладе нам далеко не уйти.
Готтентот продолжал говорить, неся несусветную чушь, в которой, впрочем, попадались крупицы здравого смысла, но я уже не обращал на него внимания.
Кто бы знал, до чего же мне все надоело! Эх, вот бы ветер подхватил меня и унес из этой земли, пропади они все пропадом, эти дабанда и абанда. Ну да что толку в пустых мечтаниях. И я решил покориться судьбе.
В тот день я снова попытался повидаться с Арклом. Однако, когда мы с Хансом пробрались по грязи к хижине вождя, путь нам преградили его стражники, которые вежливо велели убираться. Тут я понял, что стена между нами непреодолима, вернулся в дом и изложил в дневнике все, что я об этом думаю. Исписанные карандашом страницы сейчас лежат передо мной, и, признаться, я с трудом верю, что сии гневные слова вышли из-под руки такого сдержанного человека, как я.
Ночью у алтаря состоялась торжественная церемония, на которую меня не пригласили, да я и сам не пошел бы. Наверняка она была связана с восстановлением священного огня, ибо с крыши мы видели, как он вдруг снова запылал. Это зрелище наблюдало огромное количество народу, среди них был и Аркл. Ханс приметил его, одетого как дабанда и в сопровождении жрецов с факелами.
Меня огорчало, что британский джентльмен играет роль верховного жреца у странного, чуждого нам народа, исповедующего язычество, но изменить что-либо было, увы, не в моих силах.
Религиозный обряд – я полагаю, что это был именно он, – сопровождался печальной музыкой и таким же пением, а еще барабанным боем, которого я здесь раньше не слышал. Церемония продолжалась довольно долго и завершилась факельным шествием обратно в город.
