«Да-да! – взвизгнул Имбоцви. – Если придет Догита, как предсказывает этот ложный колдун, я готов умереть вместо вас, белые работорговцы».
Но Имбоцви было не так легко убить. С помощью своих приспешников, младших колдунов, он, весь в грязи, с проклятиями выкарабкался из ямы. После этого я не смотрел в их сторону. Жить мне оставалось всего полчаса, и я занялся другим.
Глава XI
Прибытие Догиты
Закат того дня был не менее прекрасен, чем заря. Сгустились тучи, что означало неминуемую грозу, как это всегда бывает в Африке. Солнце напоминало большой красный глаз, на который внезапно опустилось черное веко в обрамлении пурпурных ресниц. «В последний раз смотрю я на тебя, дружище, – подумал я. – Если в ближайшее время тебя не догоню».
Смеркалось. Король оглядел небо, опасаясь дождя, потом что-то шепнул Бабембе. Тот кивнул и направился к моему столбу.
– Белый господин, – начал он, – Черный слон желает знать, готов ли ты, ибо скоро станет слишком темно для стрельбы.
– Нет, – решительно ответил я. – Готов я буду не раньше чем через полчаса после захода солнца, как было условлено.
Бабемба подбежал к королю, потом снова вернулся ко мне:
– Белый господин! Король говорит, что уговор остается уговором, и слово он сдержит. Только не брани его, если наши лучники будут плохо стрелять. Король не знал, что настанет такой пасмурный вечер, поскольку в это время года редко бывает гроза.
Стремительно темнело, мы словно погружались в лондонский туман. Плотные ряды зрителей казались берегами, лучники, которые сновали туда-сюда, готовясь к стрельбе, – тенями подземного царства. Пару раз блеснула молния, после паузы вдали гремело. Воздух становился душным и тяжелым. Зрители молчали и не двигались. Даже Сэм затих, наверное, выбился из сил и лишился чувств, как бывает с осужденными перед самой казнью. Во всем ощущалась торжественность. Природа точно примирилась с предстоящей жертвой и готовила нам величественную усыпальницу.
Наконец я услышал, как стрелы вынимают из колчанов, потом писклявый голос Имбоцви:
– Погодите, пусть уплывет вон то облако, – советовал он. – Будет светлее. Пусть белые люди видят, как летят стрелы.
Облако медленно плыло прочь, брызнул зеленоватый свет. Раздался голос старшего лучника:
– Можно стрелять, Имбоцви?
– Нет, еще нет. Надо, чтобы белые люди увидели свою смерть.
Облако ушло, и в лучах заката зеленоватый свет превратился в огненно-алый, озарил черные тучи. Казалось, земля пылает, но небеса сохраняли прежний чернильный оттенок. Снова сверкнула молния, осветила лица тысяч зрителей, и я даже заметил, как блеснули белые зубы летучей мыши, несущейся прочь. Вспышка молнии словно воспламенила нижнюю кромку облачной завесы. Свет становился все ярче и ярче, все алее и алее.
Имбоцви зашипел, как змея. Запела тетива, и почти в тот самый миг чуть выше моей головы в столб вонзилась стрела – я мог бы задеть ее макушкой, потянувшись вверх. Я закрыл глаза, и пред моим внутренним взором пронеслись видения давно забытого прошлого. Образы закружились и слились в общую картину. Среди напряженного молчания мне послышался тяжелый топот, будто кто-то вспугнул крупную антилопу. Чей-то вопль заставил меня открыть глаза. Сначала я увидел отряд стрелков мазиту с поднятыми луками. Очевидно, первый выстрел был пробным. Потом я увидел высокого человека верхом на белом быке, который несся к месту казни по проходу, тянувшемуся от южных ворот рыночной площади.
Было ясно, что у меня начался бред: всадник на быке удивительно напоминал Брата Джона. Я видел и длинную седую бороду, и сачок, ручкой которого ездок погонял быка. Голову человека и громадные бычьи рога украшали цветочные гирлянды. По сторонам от всадника бежали девушки, тоже в венках. Галлюцинации, чистой воды галлюцинации… Я снова закрыл глаза, ожидая роковой стрелы.
– Стреляйте! – велел Имбоцви.
– Нет, стойте! – закричал Бабемба. – Догита явился!
Последовала короткая пауза, и я услышал, как стрелы падают на землю. Потом раздался тысячеустый крик:
– Догита! Догита пришел, чтобы спасти белых господ!
Вообще-то, нервы у меня крепкие, но, признаюсь, я не выдержал и на несколько минут потерял сознание. Во время обморока мне чудилось, что я говорю с Мавово. Было так на самом деле или только пригрезилось мне – не знаю, у Мавово я так и не уточнил.
Он спросил, или мне казалось, что он спрашивает:
– Что ты теперь скажешь, отец мой Макумазан? Стои́т ли моя змея на хвосте или нет? Ну же, я слушаю!
На это я будто бы ответил:
– Мавово, сын мой, стои́т, конечно же. Впрочем, я считаю, что змея – плод нашего воображения. Мы живем в мире грез, где реально лишь то, что можно видеть, осязать и слышать. Нет ни меня, ни тебя, ни змеи, нет ничего, кроме Силы, в которой мы движемся. Эта Сила показывает нам различные образы и картины и смеется, когда мы принимаем их за реальные.
А Мавово будто бы сказал мне:
– А! Наконец-то ты договорился до истины, отец мой Макумазан! Все вещи – тень, и мы тени в тени. Но что отбрасывает тень, о мой отец Макумазан? Почему нам грезится Догита, приехавший сюда на белом быке, и по какой причине эти тысячные толпы уверовали, что моя змея твердо стоит на хвосте?
– Пусть меня повесят, если я знаю, – ответил я и очнулся.
Без сомнения, это был старый Брат Джон. Он и вправду украсил себя цветами – я с отвращением отметил, что это орхидеи, – и венок вакхически свешивался с мятого пробкового шлема ему на левый глаз. Вне себя от гнева, Брат Джон бранил Бауси, который буквально пресмыкался перед ним. Я с не меньшей яростью обрушился на Брата Джона, но слов своих не помню. Зато не забуду, как седая борода Брата Джона бешено тряслась от негодования, когда, грозя королю ручкой сачка, он кричал:
– Ты собака! Ты дикарь, которого я спас от смерти и назвал братом! Что ты хотел сделать с этими белыми людьми – моими братьями – и их спутниками? Ты хотел убить их? Если так, я забуду свою клятву, забуду о том, что нас связывает…
– Не надо, пожалуйста, не надо! – взмолился Бауси. – Это ужасная ошибка. Во всем виноват главный колдун Имбоцви, которому я, по древнему обычаю нашего племени, должен повиноваться в таких делах. Он посоветовался со своим духом и объявил, что ты умер, а эти белые господа – самые злые из всех людей, работорговцы с запятнанной совестью, которые пришли сюда как лазутчики, чтобы истребить мазиту с помощью пуль и колдовства.
– Он лгал и знал, что лжет! – гремел Брат Джон.
– Да-да, ясно, что Имбоцви лгал, – ответил Бауси. – Приведите сюда его вместе с прислужниками.
Грозовые тучи разошлись с последним отблеском солнца, и при ярком свете луны воины начали усердно разыскивать Имбоцви и младших колдунов. Поймать удалось человек десять. Они были размалеваны так же, как и их главарь, и вид у них был отвратительный. Сам же Имбоцви исчез.
