Слово взял Иосиф Гур Арий:
– Скажи, как же ты чтишь субботу, если в этот день ты занимался врачеванием?
– А что же, по-вашему, лучше, чтобы человек умер в субботу? – задал в свою очередь вопрос Курочкин. – У нас, например, считают, что суббота для человека, а не человек для субботы.
Допрос снова перешел к Киафе.
– Называл ли ты себя царем иудейским?
– Вот еще новость! – Курочкин снова пришел в раздражение. – Глупее ты ничего не придумаешь?!
Управитель дал ему новую затрещину.
– Ах так?! – взревел Курочкин. – При таких методах следствия я вообще отказываюсь отвечать на вопросы!
– Уведите его! – приказал Киафа.
* * *
Понтий Пилат беседовал в претории с гостем, прибывшим из Александрии. Брат жены прокуратора Гай Прокулл, историк, астроном и врач, приехал в Ерушалаим, чтобы познакомиться с древними рукописями, находившимися в Храме.
Прислуживавшие за столом рабы собрали остатки еды и удалились, оставив только амфоры с вином. Теперь, когда не нужно было опасаться любопытных ушей, беседа потекла свободней.
– Мне сказала Клавдия, что ты хочешь просить императора о переводе в Рим. Чем это вызвано? – спросил Прокулл.
Пилат пожал плечами.
– Многими причинами, – ответил он после небольшой паузы. – Пребывание в этой проклятой стране подобно жизни на вулкане, сегодня не знаешь, что будет завтра. Они только и ждут, чтобы всадить нож в спину.
– Однако же власть прокуратора…
– Одна видимость. Когда я подавляю восстание, всю славу приписывает себе Люций Вителлий; когда же пытаюсь найти с иудеями общий язык, он шлет гонцов в Рим с доносами на меня. Собирать подати становится все труднее. Мытарей попросту избивают на дорогах, а то и отнимают деньги. Недоимки растут, и этим ловко пользуется Вителлий, который уже давно хочет посадить на мое место кого-нибудь из своих людей.
– И все же… – начал Прокулл, но закончить ему не удалось. Помешал рев толпы под окнами.
– Вот, полюбуйся! – сказал Пилат, подойдя к окну. – Ни днем ни ночью нет покоя. Ничего не поделаешь, придется выйти к ним, такова доля прокуратора. Пойдем со мной, увидишь сам, почему я хочу просить о переводе в Рим.
Толпа неистовствовала.
– Распни его! – орали, увидев Пилата, те, кто еще недавно целовал у Курочкина подол хитона. Распятие на кресте было для них куда более увлекательным мероприятием, чем любые проповеди, которыми они и без того были сыты по горло.
– Распни!!
– В чем вы обвиняете этого человека? – спросил Пилат, взглянув на окровавленного Курочкина, который стоял, потупя голову.
Вперед выступил Киафа:
– Это наглый обманщик, святотатец и подстрекатель!
– Правда ли то, в чем тебя обвиняют?
Мягкий, снисходительный тон Пилата ободрил совсем было отчаявшегося Курочкина.
– Это страшная ошибка, – сказал он, глядя с надеждой на прокуратора, – меня принимают тут не за того, кто я есть на самом деле. Вы, как человек интеллигентный, не можете в этом не разобраться!
– Кто же ты есть?
– Ученый. Только цепь нелепейших событий…
– Хорошо! – прервал его Пилат. – Прошу, – обратился он к Прокуллу, – выясни, действительно ли этот человек ученый.
Прокулл подошел к Курочкину:
– Скажи, какие события предвещает прохождение звезды Гнева вблизи Скорпиона, опаленного огнем Жертвенника?
Курочкин молчал.
– Ну что ж, – усмехнулся Прокулл, – этого ты можешь и не знать. Тогда вспомни, сколько органов насчитывается в человеческом теле?
Однако и на второй вопрос Курочкин не мог ответить.
– Вот как?! – нахмурился Прокулл. – Принесите мне амфору.
Амфора была доставлена. Прокулл поднес ее к лицу Курочкина.
– Как ты определишь, сколько вина можно влить в этот сосуд?
– Основание… на… полуудвоенную высоту… – забормотал тот; как всякий гуманитарий, он плохо помнил такие вещи.
– Этот человек – круглый невежда, – обратился Прокулл к Пилату, – однако невежество еще не может служить причиной для казни на кресте. На твоем месте я бы его публично высек и отпустил с миром.
– Нет, распни его! – опять забесновалась толпа.
Курочкина вновь охватило отчаяние.
– Все эти вопросы не по моей специальности! – закричал он, адресуясь непосредственно к Пилату. – Я же историк!
– Историк? – переспросил Прокулл. – Я тоже историк. Может быть, ты мне напомнишь, как была укреплена Атлантида от вторжения врагов?
– Я не занимался Атлантидой. Мои изыскания посвящены другой эпохе.
– Какой же?
– Первому веку.
– Прости, я не понял, – вежливо сказал Прокулл. – О каком веке ты говоришь?
– Ну, о нынешнем времени.
– А-а-а! Значит, ты составляешь описание событий, которые произошли совсем недавно?
– Совершенно верно! – обрадовался Курочкин. – Вот об этом я вам и толкую!
Прокулл задумался.
– Хорошо, – сказал он, подмигнув Пилату, – скажи, сколько легионов, по скольку воинов в каждом имел Цезарь Гай Юлий во время первого похода на Галлию?
Курочкин мучительно пытался вспомнить лекции по истории Рима. От непосильного напряжения у него на лбу выступили крупные капли пота.
– Хватит! – сказал Пилат. – И без того видно, что он никогда ничему не учился. В чем вы его еще обвиняете?
Киафа снова выступил вперед:
– Он подбивал народ на неповиновение Риму, объявил себя царем иудейским.
Прокуратор поморщился. Дело оказывалось куда более серьезным, чем он предполагал вначале.
– Это правда? – спросил он Курочкина.
– Ложь! Чистейшая ложь, пусть представит свидетелей!
– Почему ты веришь ему, а не веришь мне?! – заорал Киафа. – Я как-никак первосвященник, а он проходимец, бродячий проповедник, нищий!
Пилат развел руками:
– Такое обвинение должно быть подтверждено свидетелями.
– Вот как?! – Киафа в ярости заскрежетал зубами. – Я вижу, здесь правосудия не добьешься, придется обратиться к Вителлию!
Удар был рассчитан точно.
Меньше всего Пилату хотелось впутывать сюда правителя Сирии.
– Возьмите этого человека! – приказал он страже, отводя взгляд от умоляющих глаз Курочкина.
* * *
Иуда провел ночь у ворот претории. Он следовал за Курочкиным к дому Киафы, торчал под окнами у Анны и сопровождал процессию к резиденции прокуратора. Однако ему так и не удалось ни разу пробиться сквозь толпу к Учителю.
