Все эти дни я пытался заново пересмотреть все, что мне известно о членах экспедиции. Мне кажется, что все они одна шайка и, судя по моим впечатлениям, Лоретти – главарь. Майзель им мешал, и его убили. Я даже не уверен, действительно ли взрыв в шахте предшествовал смерти Майзеля. А может быть, наоборот. К сожалению, сейчас установить это трудно.
Мне совершенно неясна роль Долорес. Судя по ее поведению, она целиком во власти Лоретти и Милна. Она много знает, но очень искусно играет свою роль. Зачем им понадобилась эта инсценировка дружбы? Впрочем, тут не только инсценировка. Я ведь видел из укрытия, как беседовали по-приятельски Милн с Лоретти. Тогда, значит, инсценировкой была их взаимная неприязнь?
Они вполне могли меня отравить, но почему-то побоялись. Возможно, понимали, что две смерти вызовут подозрения. Может быть, если б не проныра Дрейк с его заметкой в «Космических новостях», я бы уже давно был на том свете. Этот подонок, сам того не подозревая, оказал мне неплохую услугу. Правда, игру приходится вести в открытую, но они-то знают, что находятся под подозрением, и вынуждены действовать очень осторожно.
О, с каким удовольствием я бы отдал их в руки правосудия! Но у меня нет никаких прямых улик. Болтовня Милна не в счет, он уже на предварительном следствии может от всего отпереться. Подобранная им гильза? Но мои показания вряд ли будут приняты во внимание, а других доказательств нет. Оболочка пули? Это, конечно, веская улика, но докажи, кто убил! Суду нужен конкретный убийца, а не трое предполагаемых. Ну что ж, значит, нужно продолжать искать убийцу.
7 апреля
Чрезвычайное происшествие! Уже несколько дней я чувствовал, как что-то назревает. Какая-то гнетущая атмосфера страха и взаимного недоверия. Все сидят в своих комнатах, снова питаются консервами. Меня просто игнорируют. При встречах отворачиваются и не отвечают на приветствия. Милн беспробудно пьянствует. Я слышу, как он натыкается на стены, когда идет в уборную. Долорес ходит с заплаканными глазами. Опять по ночам кто-то подкрадывается к моей двери и пробует, заперта ли она.
И вот вчера все разразилось.
Я задремал, и разбудил меня громкий шепот в коридоре. Разговаривали Милн с Лоретти. Слов разобрать не удавалось.
Только один раз до меня донесся обрывок фразы: «…он может услышать, и тогда…» Очевидно, речь шла обо мне. Спустя некоторое время шепот перешел в перебранку. Голос Лоретти громко произнес: «Не думай, что тебе это удастся!» Последовал звук удара, топот ног, закричала Долорес, а затем прозвучал выстрел.
Я выскочил в коридор.
Милн стоял, привалясь к стене. Одной рукой он держался за бок, а другой сжимал длинный охотничий нож. Напротив него – Лоретти с пистолетом. Дверь в комнату Долорес была открыта.
– Что тут происходит, черт вас подери?!
– Он меня ранил! – захныкал Милн.
В дверях показалась Долорес. На ней была шелковая пижама. Видно, ее подняли с постели.
– Какой негодяй! – произнесла она дрожащим голосом. – Боже, какой негодяй!
Я не понял, к кому это относилось.
Милн шагнул вперед.
– Эй, отнимите у него нож, а то он вас пырнет! – крикнул Лоретти.
Ударом по предплечью я заставил Милна выронить нож, а затем обратился к тем двоим:
– Сдайте оружие!
Лоретти швырнул свой «хорн» мне под ноги.
– И вы, Долорес, тоже!
Она вызывающе взглянула на меня:
– Я не могу тут остаться безоружной. Не забывайте, что я женщина!
Глядя на нее, забыть это было трудно.
– Ладно, защищайте свою честь. Так что же все-таки произошло?
– Он вломился ко мне в комнату! – Долорес показала пальцем на Лоретти.
– Он стрелял в меня, ранил, хотел убить! – проскулил Милн.
– Милн пытался ударить меня ножом, мы сцепились врукопашную, я не удержался на ногах и влетел в комнату Долорес, ну а потом… пришлось стрелять.
– Это правда?
Долорес презрительно улыбнулась:
– Не верьте ему. Этот негодяй способен на что угодно!
– Психопатка! – Лоретти повернулся и направился к себе в комнату.
– А вы, Милн, потрудитесь… – Я обернулся к нему и увидел, что он, закрыв глаза, сползает на пол. Рубашка на нем была пропитана кровью.
Мы с Долорес перенесли его в комнату.
Рана оказалась пустяковой. Пуля скользнула по ребру, но, пройди она немного правее, экспедиция лишилась бы еще одного специалиста.
Милн быстро очнулся и снова начал скулить. Долорес хотела сделать ему обезболивающий укол, но он, увидя шприц, пришел в совершенное исступление. Пришлось дать ему виски.
Мы подождали, пока он уснул рядом с наполовину опорожненной бутылкой, и вышли в коридор.
– Ну, Долорес, вам по-прежнему нечего мне сказать?
Она закрыла лицо руками:
– Не спрашивайте меня ни о чем, мистер Клинч, право, я ничего не знаю!
– Все равно вам придется дать откровенные показания, не здесь, так на Земле.
– Сжальтесь!
Первый раз в жизни женщина стояла передо мной на коленях. И какая женщина! До чего же она была хороша в позе кающейся грешницы!
– О, пожалуйста, умоляю вас, отправьте меня на Землю. Я готова на что угодно, только не переносить этот ужас!
Что я мог ей ответить? Отправить ее вместо себя? Я не имел на это права. У меня на руках было нераскрытое убийство, и виновна она или нет, но до окончания следствия нельзя было дать ей возможность скрыться от правосудия. Ищи ее потом по всему свету.
Я поднял ее и отвел в комнату.
– Успокойтесь, Долорес. Обещаю вам, что, как только я вернусь на Землю, за вами отправят специальный корабль. А сейчас ложитесь спать. За Милном я присмотрю сам. Если понадобится, разбужу вас.
Мне не пришлось ее будить. Я лег в кровать и будто провалился в преисподнюю. Терзали кошмары, чудились чьи-то крики, и я долго не мог проснуться от настойчивого стука в дверь.
– Мистер Клинч, мистер Клинч! Откройте, случилось несчастье! – Это был голос Долорес.
Я выбежал в пижаме и босиком:
– Что произошло?
– Милн мертв, он отравился.
В комнате Милна пахло горьким миндалем. Я поглядел на кирпичный цвет лица покойника и спросил:
– Цианистый калий?
– Да.
На столе мы нашли мензурку со следами яда и записку. Характерным пьяным почерком было нацарапано:
«Я вынужден так поступить, потому что лучше лишить себя жизни, чем…»
На этом записка обрывалась.
10 апреля
