Плутон в этот момент находился почти по другую сторону от Солнца, и космонавты его не увидели. Впрочем, как не увидели и Юпитер в той мере, на какую рассчитывали.
Самая большая планета Солнечной системы, едва не ставшая миллиарды лет назад вторым солнцем, выглядела на фоне звёзд слабо светящимся зеленовато-коричневым пятнышком.
Зато удалось полюбоваться на один из так называемых внешних спутников Юпитера – Метис, диаметр которого не превышал двадцати километров. Вращался этот спутник вокруг гиганта на удалении в одиннадцать миллионов километров, и с этого расстояния сам Юпитер казался размером с теннисный мячик. Метис же напоминал обломом кирпича с оббитыми рёбрами и углами, испещрённый кратерами и шрамами.
За почти полвека, истекшие с момента реального выхода человека в космос в две тысячи двадцать восьмом году, после того как к Луне одна за другой направились экспедиции, Солнечную систему избороздили сотни автоматических станций и аппаратов, в первую очередь посетив наиболее интересные с научной точки зрения и перспективные с точки зрения поисков жизни планеты и спутники.
Таковая была наконец найдена: в кислотных облаках Венеры, на спутниках Сатурна – Япете, Тетисе и Дионе, на спутнике Нептуна Тритоне и на спутниках Юпитера – Ио, Европе и Ганимеде. На них уже давно работали исследовательские станции. Однако разумных обитателей, так сказать, братьев по разуму, люди ни на одной планете не обнаружили.
Выход за пределы Солнечной системы не праздновали. Зато отпраздновали Новый год. Правда, символично.
Капитан корабля сухо доложила о прибытии в район ответственности, как она выразилась, поздравила экипаж с наступлением нового, семьдесят девятого года, космонавты дружно прокричали ура, сделали по глотку горячего шоколада и в течение нескольких часов собирали информацию о своём положении, о параметрах среды, включающих блуждающие вокруг камни и глыбы льда, и о движении Бича Божьего.
Стало ясно, что Бич мчался к ним с прежней скоростью и находился где-то недалеко по космическим меркам – примерно в сорока пяти миллионах километров. Его тяготение ещё ощущалось только приборами.
Пассажиры от нечего делать собрались в кают-компании корабля, занимавшей отсек над рубкой управления и имевшей форму половинки удлинённого эллипсоида.
Денис, ради подтверждения своего статуса руководителя экспедиции посетивший рубку и не встретивший особого внимания со стороны Аурики (майор, вам тут нечего делать, прибудем на место, и начнёте распоряжаться), присоединился к компании в минорном расположении духа.
Собралось шесть человек, две группы – исследователи и экстремалы-спасатели. Все давно перезнакомились, относились друг к другу по-товарищески и общались запросто, хотя астрофизик Богатырёв и превращался иногда в зануду, речь которого, пересыпанную научными терминами, понять было трудно.
О том, что такое Бич Божий, спорили тоже давно. Начали ещё на Земле, когда командиры ВКС обрисовывали членам экспедиции обстановку. Однако все три эксперта на борту «Енисея» имели каждый свою точку зрения на происхождение космического экзота.
Сначала вспомнили об М-теории, объединившей многие теории суперструн. В этой теории сверхструны, они же суперстринги, являлись предельными формами многомерных мембран, возникающих в момент Большого Взрыва и объединившихся в так называемую квантовую пену. Когда речь зашла о «спиновой пене», «некоммуникативных операторах», «флоп-конифолд-энханкон сингулярностях» и прочих «фамилонах», Денис не выдержал, вмешался в беседу и попросил учёную братию не применять сложные формулировки.
– Мы практики, – закончил он дружелюбно, – и смотрим на всё происходящее глазами спасателей.
Эксперты переглянулись. Все они были достаточно молоды и потому амбициозны, самому старшему, руководителю группы Шестопалу, едва исполнилось сорок четыре года. Младшему – Богатырёву, специалисту в области планетарной физики, вообще недавно стукнуло тридцать, и он нередко в своих суждениях был резок.
– Я имею имманентное право индивидуума на интериорный нарратив личного мнения, – проговорил он веско.
Слушатели – группа Дениса – обменялась понимающими взглядами.
Денис добродушно рассмеялся.
– Есть сотни субъективных мнений и объективное – моё. Извините, шутка. Я вас понимаю, дружище, но мы тоже хотим уяснить детали процесса, чтобы не действовать возле объекта вслепую. Нам бы поконкретнее и попроще.
Поулыбались, неторопливо поглощая кофе, селенчай и соки.
Снова заговорили о распаде ложного вакуума при рождении Вселенной, а также о возникновении «пузырей» истинного вакуума, превращавшихся в стремительно расширявшиеся метавселенные наподобие родной Вселенной. Обратили внимание на квантовые флуктуации, в том числе на преоны и суперструны, которые в результате инфляционного расширения увеличились до гигантских масштабов.
– Таким образом космологические струны являются тонкими сверхплотными нитями, – закончил свою речь Шестопал, – достигшими размеров в триллионы триллионов раз больше первоначальных.
– А есть и другие струны, не космические? – поинтересовался третий член группы Дениса, немногословный и уравновешенный Иван Долгушин. За всё время подготовки к полёту и нахождения на борту «Енисея» это были его первые слова.
– Коллективное возбуждение преонного конденсата, – начал Богатырёв, – приводит к синтезу суперструн разных модификаций, но коллапс волновой функции…
– Не издевайся над парнями, Валентин, – фыркнул Римас Донионис; тридцативосьмилетний специалист в области материаловедения выглядел импозантно – начинающий седеть, красивый, с простодушным лицом учителя богословия, он вёл себя просто и корректно со всеми. – Мир, как наверняка знаете, состоит из полей, а когда мы их наблюдаем, видим частицы. Это и есть коллапс волновой функции, возникающий при попытке разглядеть волну или струну. Но суть не в этом. В М-теории всё вокруг состоит именно из суперструн, моды колебаний которых и порождают эффект элементарных частиц.
– Вы хотите сказать, дружище, Бич Божий – элементарная частица? – удивился Анатолий.
– Бич Божий, скорее всего, именно стринг, каким была и Космическая Китайская Стена, разорванная инфляцией и достигшая космической длины. Но мы сейчас гадаем на кофейной гуще. Подлетим – посмотрим, пощупаем, определим точно.
– Если у неё такая большая масса, из чего она состоит? Из свинца? Другого металла? Или это чернодырная материя?
– Не говорите глупостей, – поморщился Шестопал. – Струны не состоят ни из свинца, ни из какого-нибудь другого металла, ни из чернодырной материи, каковой не существует.
– Я имел в виду, что чёрные дыры обладают чудовищной массой…
– Потому что аккумулируют падающее на них вещество и энергию. Каждая дыра – это, по сути, сингулярность, в которой упаковано гигантское количество материи. Во что превращается газ, пыль, камни и свет, попадая в дыру, никто не знает. Но это точно не знакомые нам металлы.
