Я встаю и случайно отбрасываю ногой кукольный дневник с замочком – с точки зрения нормального человека, он в четыре раза меньше булавки.
Кондуктор сказал, что только волшебная бумага способна удержать отвергнутые воспоминания. Год назад, на кладбище в Стране Чудес, Первая Сестра объяснила, что игрушки из мира людей нужны, чтобы удерживать в них души мертвых. Она сказала: когда бросают самые любимые игрушки, они тоскуют по тому, что некогда наполняло и согревало их. Они страдают от одиночества и мечтают вернуть то, что имели раньше. И если кто-нибудь даст им утраченное, они цепляются за него, насколько хватает сил и воли.
Я листаю дневник. Несколько крошечных страничек исписаны и изрисованы. Я вижу сердечки, цветы, какие-то инициалы. Писать целые слова в такой маленькой книжечке ребенку наверняка было трудно. Две трети страниц пусты.
«Возможно, этот дневник скучает оттого, что в нем не пишут».
Морфей сам говорил, что в игрушках сохраняются остатки детской невинной любви. Это самая прочная магия в мире. Если так, то, может быть, страницы дневника достаточно пропитались ею, чтобы удержать воспоминания Червонной Королевы. Тогда наша эмоциональная связь разомкнется.
Я прикусываю губу. «Видел бы ты это, ковровый жучок. Я только что нашла волшебный дневник».
– Ты готова? – спрашивает папа, и я слышу, как он расхаживает вдоль стенки чемодана.
– Секунду!
Я ищу фартук, который недавно сняла, и достаю из кармана ручку.
– Логика подземцев находится на зыбкой грани между смыслом и бессмыслицей, – повторяю я слова Морфея – тихо, чтобы папа не услышал.
На чистых страницах я записываю воспоминания Червонной Королевы – как можно быстрее. Эмоции перетекают из моего сознания на страницу, и это настоящее очищение. Как будто я веду дневник, чтобы смягчить боль от какого-то трагического события.
Закончив, я закрываю книжечку. Она шевелится в моих руках и шуршит страницами. Воспоминания пытаются освободиться. Покрепче сжав обложку, я запираю замочек на ключ. Дневник затихает.
Голова перестает болеть, мысли проясняются, а сострадание отступает. Видимо, перенос сработал. Я по-прежнему могу припомнить забытое прошлое Червонной Королевы, но оно кажется чем-то случившимся с другим человеком, а не тем, что пережила и ощутила я сама. Воспоминания становятся далекими, и сочувственный рокот в моей голове стихает.
– Элли, нам пора.
– Я ищу, куда положить грибы, – отвечаю я, роясь в кукольных вещах.
И нахожу сумку, которая затягивается на шнурок. Я прячу в нее дневник, а потом продеваю сквозь ушко ключика веревочку и вешаю его на шею, точно подвеску. После катастрофы на балу мне недостает моего ключа. Этот, от дневника, конечно, не рубиновый. Он не откроет дверь в иной мир. Но все-таки приятно, что он висит у меня на шее.
Отложив два гриба для себя и для папы, остальные я тоже убираю, плотно затягиваю шнурок, завязываю его узлом и вешаю сумку на плечо.
С помощью пластмассовой расчески я привожу в порядок спутанные волосы и заплетаю две косы. Затем смотрю на шапочку и шарф, связанные из мягких фиолетовых и красных ниток, чтобы проверить, не пробудятся ли чужие воспоминания. Нужно в этом убедиться до отлета. Будет плохо, если я потеряю контроль в тысяче метров над землей.
Всё нормально. Тогда я надеваю шапочку и шарф и выхожу из-за чемодана.
Папа ждет. На нем костюм Кена – черно-белый клетчатый пиджак, серые фланелевые брюки со складками, белая рубашка.
Я трогаю кожу под глазами, боясь, что после применения магии там появились узоры.
– Я нормально выгляжу?
– Прекрасно, Бабочка, – отвечает папа.
Кончиком пальца он обводит мои глаза, словно прослеживая невидимый орнамент. Это может значить лишь одно: узоры отлично видны.
Когда я слышу свое ласковое прозвище, сердце наполняется благодарностью. Даже пережив сильнейший шок, папа пытается принять меня со всеми моими странностями.
Я поправляю ему воротничок и стряхиваю пыль с пиджака.
– Знаешь, чем хороши эти вещи? Что никто не надевал их до нас, – шутливо говорю я.
Папа фыркает. В тоннеле отзывается эхо. Мы жуем гладкие половинки грибов, чтобы уменьшиться и поместиться на спине у бабочки. Потом мы забираемся на наших крылатых коней, вылетаем через щель в основании моста и отправляемся в Оксфорд.
4
Плоть и кровь
Холодный дождь будит меня. Пахнет сыростью. От грома, пополам с каким-то уханьем, дрожат барабанные перепонки. Правой щекой я прижимаюсь к чему-то одновременно мягкому и колючему.
Я трясу головой, пытаясь припомнить, что случилось.
Поляна с грибами. Я в объятиях Морфея… Он несет меня к себе в замок. Смотреть вниз страшно, но я должна узнать, куда он дел Джеба. Я привстаю, надеясь увидеть с заоблачных высот знакомые пейзажи Страны Чудес. Но вместо этого туман вокруг озаряет молния, освещая папу, который летит чуть впереди, сидя на бабочке. Нас окружают грозовые облака, и я вовсе не в руках у Морфея. Я лечу на бабочке-данаиде.
Меня охватывает грусть. В последнее время во сне я часто вспоминаю, как развлекалась с Морфеем в Стране Чудес или сидела в гараже у Джеба, пока он рисовал или возился с машинами… иногда мне даже снится, что я готовлю печенье на кухне вместе с мамой. Эти сны объединяет одно: просыпаться очень страшно.
Я крепче хватаюсь за жесткие волоски на спине у бабочки, когда мы выныриваем из одного облака и ныряем в следующее. Глаза приспосабливаются к завесе дождя и к мерцающей темноте. С каждой вспышкой молнии всё ближе становятся верхушки деревьев. Бабочки снижаются – а значит, мы вот-вот достигнем Оксфорда, где предстоит задушевный разговор с папой.
Что он будет делать, когда узнает, что я повинна в этом кошмаре?
Нас пронизывает ветер; бабочки кренятся, и сумка у меня на плече подпрыгивает. Дневник с силой бьется о ребра.
На мгновение я позволяю себе затеряться в аромате дождя, в скольжении по облакам, которые оживлены электрическим светом молний. Мокрые косы, движимые то ли ветром, то ли магией, хлещут меня по лицу и по плечам.
Дневник снова подскакивает на боку. На сей раз причина отнюдь не в порыве ветра и не в траектории полета. Сумка тянет против ветра. Что-то пробудило прошлое, записанное на страницах дневника, и оно забеспокоилось. Возможно, поддавшись темной стороне своей души, я напомнила воспоминаниям Червонной Королевы, что они должны ей отомстить. Или еще хуже – может быть, эти воспоминания сделались частью меня, как бы я ни старалась отстраниться. В конце концов, Червонная Королева некогда побывала в моем теле. И я никогда не сумею избавиться от ее присутствия в моей крови.
И в сердце.
Я борюсь со шнурком, пытаясь успокоить дневник. Сумка вырывается, соскальзывает с плеча и летит вниз, сквозь тьму и дождь. В ней – наша возможность вернуть себе нормальный размер, а главное – мое оружие против Червонной Королевы.
